Сирень

Привстав на цыпочки, Брэкстон коснулась одной из моих щек:

— Спасибо тебе за понимание, — прошептала она, прежде чем снова опуститься на пятки.

Я лишь кивнул и отвернулся, чтобы она не увидела моих скрытых мыслей.

Наслаждайся, пока есть возможность.

ШЕСТЬДЕСЯТ ОДИН

Париж.

Я в Париже.

Я нервно вдохнула и медленно выдохнула рассол. Когда это не сработало, я начала ерзать, поправляя парик, который носила — длинный, многослойный, черный с синим омбре, с косой челкой, закрывающей мой правый глаз.

Плывя по течению, я густо подвела глаза черной подводкой и закрепила пирсинг из искусственного серебра на носу и губе. Я дополнила образ, подобранный для меня, чулками в сеточку, черными джинсами с дырками на коленях и укороченной футболкой.

Увидев теперь свое отражение в одном из семнадцати больших зеркал, сделанных из трехсот пятидесяти зеркал поменьше, я без сомнения поняла, кто оставил мне эту маскировку.

Написанная от руки записка с просьбой встретиться здесь и в это время тоже все прояснила. Этим утром я проснулась, а они ждали меня в моем гостиничном номере в изножье кровати, на которой я спала одна.

И теперь я с бабочками в животе ждала его приезда.

Прошло уже две недели после Берлина.

Две недели, наполненные чувством вины, после клуба и секса, о котором я не позволяла себе думать, но каким-то образом мне всегда удавалось думать только об этом. Хьюстон и Лорен бесстыдно излили на меня свое отчаяние, пока Джерико наблюдал за ними. Они заставили меня не просто увидеть, но и почувствовать, как сильно они во мне нуждаются. Я тоже нуждалась в них, но это было не то же самое.

Это не скрывало страх и дурные предчувствия за жестокостью, как раньше.

Они солгали мне.

Как нам вернуться к тому? Как мне снова научиться доверять им? Я продолжаю ждать какого-нибудь знака, который, возможно, никогда не придет. А если нет, то что это значит?

Я боялась узнать ответ.

Я не была готова принять правду, если это означало остаться без них.

Когда мой телефон зазвонил, я посмотрела на экран и нахмурилась, увидев уведомление в Твиттере.

@Эм_Анон: Ты сдохнешь, сука

Я закатила глаза.

Угрозы убийством больше не были для меня чем-то новым. Я лишь хотела, чтобы они были более креативными. Может быть, с описанием, как они планируют меня убить?

Не знаю.

Просто сделайте так, чтобы это стоило твита.

Оглядывая переполненный зал со своего места в сводчатом алькове, я искала способ отвлечься, который было бы нетрудно найти. Возможно, на сводчатом потолке, расписанном так, чтобы изобразить историю Людовика XIV? Или люстрах, протянувшихся по залу длиной в двести сорок футов (прим. 73 м.)? В знаменитом Зеркальном зале, самом примечательном помещении Версальского замка, было чему поразиться и что оценить по достоинству.

Это было немного раздражающе. Я мечтала увидеть это место с тех пор, как посмотрела телешоу, которое затянуло меня лишь для того, чтобы его отменили после трех сезонов, и теперь, когда я была здесь, мои нервы мешали мне наслаждаться им.

То, что он выбрал это место, не было совпадением.

Я заставила его посмотреть повторы шоу вместе со мной после того, как пару месяцев назад увидела в Интернете разглагольствования о слухах о его окончании. Использовала любой предлог, чтобы сократить дистанцию, которую он установил между нами в то время.

И теперь я знала почему.

Мне просто нужно было понять остальное.

Толпа расступилась, и, словно услышав мою безмолвную мольбу, появился Джерико.

В отличие от меня, на нем не было маскировки, но все были слишком восхищены позолоченным залом, чтобы смотреть дальше капюшона толстовки, скрывающего лицо и волосы барабанщика, и темных очков, скрывающих серебристые глаза. Рот Джерико сжался в мрачную линию, и мое внимание привлекло кольцо, прокалывающее его нижнюю губу. Мне не нужно было видеть его глаза, чтобы понять, что они были обеспокоенные.

Дольше, чем я его знала, он никогда не был никем другим.

Мое сердце оплакивало его, хотя я сохраняла нейтральное выражение лица.

— Привет, — поприветствовал он низким голосом, когда наконец добрался до меня. Его зубы поигрывали с кольцом в губе. То, что он делал только тогда, когда нервничал или был глубоко задумчив. В тот момент я была уверена, что это и то, и другое. Мы вместе стояли в нише, пока все проходили мимо нас. Это был смелый шаг, когда он снял свои темные очки. Теперь я могла видеть его глаза, и он мог пристально смотреть в мои. — Теперь мы можем поговорить?

В то время как множество эмоций охватило меня одновременно, в моем разуме и сердце был только один ответ. Это было единственное, что сорвалось с моих губ:

— Конечно.

Я наблюдала, как дернулся его кадык, когда он с трудом сглотнул, а затем отвел взгляд к саду за окном, чтобы подобрать слова.

— Ты все еще любишь ее? — выпалила я, когда больше не могла выносить молчания. Ответ на этот животрепещущий вопрос мучил меня, когда я бодрствовала, и следовал за мной во сне. Я должна была знать. Но я не знала, изменит ли это что-нибудь.