Сирень на Марсовом поле

Откуда же все-таки взялся этот петух? И почему именно петух? Я задумался над этим и решила что дело обстояло так. Маленький вырос в городе, среди камня и асфальта. Там нет никаких кукушек. Он их не видел. Он их не знал. Он поэтому был вправе оспаривать мое ничем не доказанное утверждение. Он вовсе не обязан верить мне на слово. Скорей напротив — у него были весьма веские основания не верить мне. Его жизненный опыт был против меня. Из всех птиц он знал только трех: воробья, голубя и петуха. С воробьями и голубями ему приходилось иметь дело на дорожках скверов и на улицах во время прогулок. Что касается петуха, то он прилетал к кроватке Маленького еще тогда, когда он был совсем несмышленышем и бабуля Марья Дмитриевна пела ему на сон грядущий о петушке, у которого «золотой гребешок, маслена головушка, шелкова бородушка». Кстати, пение петушка тоже начиналось с «ку-ку», по крайней мере в бабулиной передаче, которой Маленький доверял полностью. Рассматривая беспристрастно все эти обстоятельства, я пришел к выводу, что у Маленького были серьезные основания для спора со мной. Я имел мужество признать это и, признав, решил отложить окончание спора до тех времен, когда Маленький попривыкнет к новой для него песенке новой для него птицы. А пока я положил ему на плечо руку и сказал решительно:

— Пойдем.

И мы пошли. Куда мы пошли? И зачем? Мы пошли по саду искать гусениц.

СМЕРТЬ ЗМЕИ

Мы нашли гусеницу минут через десять. Она была такая же мохнатая и длинная, как и та, которую бабуля Марья Дмитриевна сняла с воротника моей рубахи. Я положил гусеницу себе на ладонь, повертел ее так и сяк, потрогал пальцем, говоря, что она не кусается и ничего страшного в ней нет и отродясь не было. К этому я прибавил, что все же она вредитель и от нее заболевают и гибнут деревья и кусты в саду. После этого я взял камень и, убив гусеницу, бросил ее за ворота на дорогу.

Я уничтожил врага. Но это было еще не все, что я должен был сделать. Я должен был добиться того, чтобы Маленький, переступив через свой страх, сам уничтожил змею-гусеницу. Только тогда страх был бы изгнан из его маленького сердца навсегда.

Борьбу с врагом никому нельзя передоверять. Такой точки зрения должен придерживаться всякий, кто вступает в Союз Храбрых.

Мы принялись охотиться на гусениц. Охота превратилась мало-помалу в игру, которая не могла не увлечь. А увлечение изгнало страх. Он просто-напросто забылся, стерся, перестал существовать. Все же прошло еще некоторое время, пока Маленький привык к мысли, что гусениц надо уничтожать и что он может и должен делать это сам. Еще две гусеницы погибли на его глазах от моей руки, но четвертую Маленький растоптал своей собственной ногой.

Так было покончено со змеей. Она испустила дух под ногой Маленького, и страх перед ней потух сам собой. Маленький вступил в Союз Храбрых. Враг, подбиравшийся к самому сердцу, враг, пугающий и извращающий понимание окружающего мира, был уничтожен.

Смерть врагу!

Да здравствует Храброе Сердце!

У Маленьких Человечков оно обязательно должно быть храбрым. Иначе оно никогда не будет храбрым и у Больших Человеков.

САМ СВОЙ

Мы пили вечерний чай. Маленький любил чай, и притом в чистом виде, без всяких примесей. Жена предложила было ему налить в чай молока.

— Но тогда кофе получится, — сказал Маленький и решительно отверг молоко.

Он сосредоточил на чае и на колбасе летнего копчения все свое внимание и, казалось, выключился из развертывавшейся за столом неторопливой беседы. Разговором овладели женщины. Бабуля Марья Дмитриевна обстоятельно повествовала о делах домашних, о своих домочадцах. Жена полюбопытствовала, как относится к Маленькому его отец, любит ли его.

— Очень любит, — сказала бабуля Марья Дмитриевна, улыбаясь. — Он от Игорька сам не свой.

Жена повернулась к Маленькому. Ей хотелось узнать, отвечает ли он любовью на любовь отца. Она спросила:

— А ты как, Игорек?

Маленький поднял голову от блюдца. Он, как оказалось, слышал все, что говорилось за столом, и все уяснил себе. И он ответил спокойно и солидно:

— А я сам свой.

После этого он снова обратился к прерванному чаепитию. Ответ прозвучал очень внушительно. В нем была полная уверенность в себе. В нем сказывался характер. «Сам свой» спокойно возвратился к блюдцу с чаем.

КОРОЛИ И ТАРЕЛКИ

Это случилось во время нашего бурного и недолгого шахматного поединка, точнее — перед его началом. Показывая Маленькому шахматные фигуры, я начал с самой главной фигуры и, ставя ее на доску, громко и четко назвал:

— Король.

Маленький повторил сказанное, но не сумел как следует произнести твердое «эр», и у него получилось:

— Коуоль.

Он почувствовал ошибку своего произношения и недовольно прихмурил едва заметные бровки. Очевидно, он знал за собой этот фонетический грех и старался исправить его. Он склонил голову чуть набок и, глядя на мой рот, повторил, старательно и раскатисто произнося «эр»:

— Корроль.