Сирена

Разговор перетекает на другую тему. Я все так же пассивен, вставляю фразу, когда надо, чтобы ко мне не приставали, плыву по течению, мне не приходится уделять внимание своей спутнице, потому что спутницы у меня нет, вот и хорошо. Флористка посматривает на меня украдкой. А я смотрю на стол и свечи, мерцающие светлячками в ночи. Я вспоминаю одну из первых сказок, рассказанных сыну. Про ночного мотылька, который каждый день вылетает в сумерках поискать счастья у цветов, но находит их всегда закрытыми. И вот он мечтает стать дневным мотыльком и собрать с них всех нектар. Редко кто видел, чтобы глаза насекомого так выразительно просили любви.

Да, она и правда на меня смотрит. Не слушает, о чем говорят за столом, или слушает вполуха. Похоже, я снова на рынке желания. Я пытаюсь вообразить себя между ее ног и отметаю эту мысль, потому что картину нахожу откровенно смешной. Длинные загорелые ножки, красивые зубки, известная чувственность, ничего отталкивающего в ней нет и в помине, но – нет. Мне это теперь неинтересно. Как и моему приятелю. Эрекция у меня бывает только во сне да в гротах, когда я думаю о Пас. Я, в сущности, и живу как во сне… на дне… На дне? Эти слова понравились бы моему идиоту-психоаналитику.

Все хорошо. То есть все было хорошо. Пока стайка детей не выплеснулась из дома к нам на террасу.

– Папа, папа! – кричит девочка, старшая дочка Артура, и встает прямо перед ним в очень торжественной позе. Остальные дети толпятся вокруг нее. Момент, похоже, серьезный. – Он сказал, что его мама на дне океана.

Повисает гулкое молчание, как будто на стол упала луна. Я ищу глазами сына. Его нет – наверно, остался в доме.

– Ничего страшного, – говорит Артур, которому не хочется надолго отвлекаться. – Идите посмотрите «Немо» и будьте умницами.

Он понимает, что ляпнул не то. «Немо»? История рыбы-клоуна, потерявшего мать. Хоть плачь, хоть смейся.

– Или лучше попросите Анжелу поставить вам другой фильм.

– Но, папа, зачем он говорит глупости? – не унимается девочка.

Я закипаю. Зову сына, он появляется, понурив голову.

– Что ты сказал? – спрашиваю я.

– Ничего страшного, – повторяет Артур.

Я настаиваю:

– Ты можешь повторить, что ты им сказал?

Он опускает голову еще ниже. А девочка не заставляет себя просить и снова выпаливает, глядя на меня очень серьезно:

– Он сказал, что его мама на дне океана.

Я подхватываю сына на руки, обнимаю. Запускаю руку в его чудесные волосы.

– Что ж, это правда, представь себе, – отвечаю я девочке. – Его мама на дне океана. И это вовсе не глупости.

Сын поднимает голову. Он удивлен, благодарен. Разговоры за столом стихли. Никто не находит слов. Взрослые сосредоточились и ждут, немного струсив, что скажет девочка.

– Это сирена? – спрашивает она.

– Вроде сирены, да. Без рыбьего хвоста, но еще красивее.

– И она была твоей возлюбленной?

– Да, она была моей возлюбленной. И его мамой.

Сын крепче прижимается ко мне. Девочка переводит взгляд на него:

– Извини меня, я думала, это неправда.

Она берет его за руку, и они возвращаются в дом. Артур подливает всем вина. В глазах, устремленных на меня, жалость, и мне это ненавистно. К счастью, прибывает десерт, давая пищу для нового витка разговора.

– Говорят, происхождение у него арабское, – замечает архитектор при виде прекрасной энсаймады, местного пирога, который Карима поставила на стол.

– Потому что в форме тюрбана? – спрашивает дантист.

– На свете много чего арабского происхождения, – говорит архитектор. – Это была великая цивилизация.

– Почему была? – возмущается Хлоя Бальзамо.

– Ну, потому что сейчас цивилизацией это назвать трудно…

– Мы же договорились не заводить об этом речи, – напоминает Карима.

– Ты права, поговорим о покемоне Го.

– Знаешь, как один водитель вдребезги разбил свою тачку, пытаясь поймать покемона?

– Еще одна форма терроризма, – шутит Джибрил.

– Да, но их-то ловят.

– Жером!

Когда наступает время мыть посуду, я оказываюсь рядом с Изабель Верон.

– Правильная у тебя была реакция, – говорит она мне, отряхивая с рук пену.

– Спасибо.

Я принимаюсь вытирать восьмой бокал.

– Но смотри, чтобы он не переселился совсем в мир фантазий.

– Мы стараемся.

Я кладу полотенце и выхожу из кухни. Я не ее пациент и не просил совета.

В саду пахнет ментолом. Прислонившись к невысокой каменной ограде, стоит флористка. Краснеет кончик тонкой сигареты в ее губах.

– Вы домой? – спрашивает она меня.

– Да, скоро. Уложу сына.

– Все дети спят. Не хотите выпить по последней в отеле?

Я вежливо отказываюсь.

– Я могла бы показать вам мои цветы.

– Это, должно быть, очень красиво, но я домой.

Она глубоко затягивается, кончик ее сигареты краснеет ярче.

– Вы уверены?

– Да.

– Жаль. Вам это пошло бы на пользу… – Голос ее вдруг стал хриплым. Она добавляет: – Можно делать чудесные вещи в цветочных лепестках.

Я нелюбезно обрываю ее:

– У меня аллергия на пыльцу.

Возвращаюсь в дом. Осторожно открываю дверь детской. Маленькие тела вповалку на матрасиках. Я наклоняюсь, отодвигаю ручку, ножку, плюшевую игрушку, нахожу сына и уношу его. Он тяжелый.