Даллас бежал к ней по песку, на ходу сбрасывая сумки прямо под ноги. Лицо его было таким же, как на вечере, когда она поцеловала его при всех. Она встала навстречу, и оба некоторое время молчали, не зная, что сказать. Теперь, когда НАКОНЕЦ-ТО!
— Спасибо тебе, Шерли. — Казалось, он боится прикоснуться к ней.
— За что? — засмеялась она.
— За то, что ты так замечательно все придумала.
— О господи, но это же не я придумала, а ты. Я просто реализовала твое желание.
— Если бы не ты, может быть, мы бы не улетели так быстро.
Еще бы! — подумала она.
— Даллас, я…
— Шерли…
Они сделали шаг навстречу друг другу.
— Хорошо, что у нас получается все так… не банально. Правда?
— Как?
— Это ты сказал в первый день знакомства. А я запомнила.
— Правда. Не банально, — прошептал он, наклоняя к ней лицо, и ее тут же опалило его горячим дыханием.
— Я больше не могу, Даллас! — шептала она в ответ.
— Я — тоже!
Он со знакомым тигриным рыком подхватил ее на руки, закружил, потом — снова опустил на песок и начал целовать. Теперь в его движениях Шерли не чувствовала больше нежности, а только одну животную страсть. Даллас рычал, покрывая поцелуями все ее тело, и даже кусался. Ей казалось, что он хочет ее съесть прямо здесь, на песке, как необузданный дикарь-людоед. Но ей не было страшно, Шерли получала несказанное удовольствие от его грубых ласк. Прелюдия их романа слишком затянулась, чтобы допускать нежность в прелюдии любви. Ей хотелось больше, сильнее, горячее, чтобы наконец-то осознать: ОНИ ВМЕСТЕ! Они с Далласом вместе, и это — не сон, не эротическая фантазия, а реальность. Первый день реальности. А впереди их еще — девятнадцать.
— Даллас, мы… останемся прямо здесь? На пляже? — прерывисто шептала она.
— И не только здесь, — пробормотал он, стаскивая с нее шорты зубами. — Здесь, потом — там, потом — вон там… Потом — в хижине… Я хочу тебя, Шерли, я умираю, я сейчас взорвусь.
Мир закружился вокруг них, то сворачиваясь в одну острую яркую вспышку, то рассыпаясь миллионами искр вокруг. Минуты, часы, даже сутки потеряли свой законный размер. На диком пляже возле своего бунгало Даллас и Шерли открыли иной счет времени, по которому их тела и души стали жить много дней подряд.
Они любили друг друга, купались в море, спали, ели и снова любили. Неистово, безумно, полностью сжигая себя и тут же возрождаясь заново…
Шерли знала: вот оно, настоящее счастье. Оно выглядит именно так, его испытываешь всякий раз, когда просыпаешься и рядом видишь своего мужчину. Счастье — засыпать рядом с этим мужчиной, ласкать его, шептать ему на ухо всякие нежные глупости, есть с ним из одной тарелки, дурачиться с утра до ночи и, если есть охота, купаться и загорать… Особенно — купаться. Оказывается, заниматься любовью в воде — самое лучшее, что способна придумать природа! Теперь Шерли это точно знала.
Она была счастлива. Она боялась лишь одного: что тридцатое мая придет слишком рано. Тридцатое мая — их последний вечер на острове. А на следующее утро — самолет на Чикаго.
— Вот ведь что удивительно! — говорил Даллас, и непонятно было, шутит он или говорит правду. — Мы никак не надоедим друг другу, хотя общаемся двадцать четыре часа в сутки!
— Ты этого ждешь не дождешься? — смеялась она, делая вид, что ее саму это вовсе не волнует больше всего на свете.
— Нет. Но просто… Я могу понять вот это… — Он наклонил ее, словно в повороте танго, и жадно поцеловал. — Это — страсть. Но ведь мы уже больше десяти дней ни с кем не общаемся, только друг с другом, а мне ни разу не стало скучно. Что же будет потом, Шерли?..
— Вот именно! Что мы, кстати… — подхватывала она, но Даллас тут же прекращал разговор поцелуем.
О своей дальнейшей жизни по возвращении домой она думала с ужасом. Здесь тоже — пан или пропал. Либо Даллас остается в Чикаго (о замужестве она не мечтала), и тогда у нее есть деньги, работа и любимый мужчина. Либо он отбывает в Нью-Йорк, и тогда она остается ни с чем…
Второй вариант был более вероятен, потому что Даллас упорно молчал, когда разговоры сами собой заходили о дальнейшей жизни. Он избегал говорить об июне, о том, что будет после самолета, о том, куда они поедут из аэропорта, и это выматывало душу сильнее всего. Шерли буквально впадала в панику: неужели это солнечное счастье превратится в НИЧТО? Неужели для Далласа ничего не будут значить эти двадцать дней, проведенные в объятиях друг друга?
— А тебе со мной тоже не скучно? Скажи: скучно или не скучно? — говорил он с наигранным беспокойством, будто хотел посмеяться над собой.
Она только загадочно молчала в ответ, потому что думала совсем о другом. Прошлой жизни как будто не стало, вся она теперь казалась бледной и никчемной: с Антуаном, с мелкими страстишками, с незначительными победами и поражениями… Сейчас весь смысл будущего сосредоточился для нее в Далласе. Она желала его во всех смыслах этого слова, и она не знала, как дальше будет без него жить и как жила без него раньше.