Читаем Сиреневый бульвар. Московский роман полностью

– Да Бог ее знает, отсюда не видно.

Помолчав, я добавил:

– Может, зря отправили туда учиться.

Больше ничего сказать не мог. Не хотелось расстраивать, у нее и так потеря. Не буду же пояснять сейчас, что дочь там вышла замуж за индуса из касты воинов. Нас поставила в известность по скайпу, не спросив совета.

Софья Федоровна увидела, что я не расположен к разговору. Сходя на своей остановке, попросила ее не провожать, правда, почему-то заметила.

– А где же твоя машина, в ремонте?

– Мы ее продали.

– Почему так? – но, махнув рукой, добавила, – ладно, потом об этом.

Вопрос о машине давно был решен, еще, когда я ушел из журнала «Иносфера», где отработал тридцать лет.

Сейчас мне машина ни к чему, прежде ездил на работу, отвозил Лизу в школу, потом в институт. Жена пользуется общественным транспортом. На дачу теперь редко, только в сезон, на электричке – так проще.

* * *

Мужчина, оказавший мне внимание, сел рядом на освободившее место.

– Мне кажется, что мы знакомы, – сказал, приятно улыбнувшись.

Нет, он не старый, но, наверное, очень искушенный, многое повидал, прошел через испытания, может, служил в горячих точках или работает спасателем, скорее, психологом в МЧС и каждый день сталкивается с трагедиями. Вначале я не понял, что он обращается ко мне.

– О чем вы? Простите, мне не только не до вас, мне не до чего, даже до себя.

Я пытался освободиться от роя мысли, что жалили со всех сторон. Не мог отвлечься, переключить свое внимание.

– Вот моя визитка, он торопливо открыл бумажник. Моя остановка, пояснил он, кивнув на дверь, давая понять, что ему время выходить.

– Позвоните, мне много что надо вам сказать. У вас поразительное лицо, – продолжал мужчина. – Вы словно предок…

Последнее слово я не расслышал. Из динамика громко объявили остановку, и двери с шумом открылись.

– Какая глупость, – сказал я себе молча, даже не взглянув на визитку, машинально положив в карман, вновь погрузился в свои мысли.

* * *

В перестройку в журнале «Иносфера» мы стали печатать исторические экскурсы. В этом русле хотели осмыслить современность. Но что-то пошло не так, крен на критику прошлого очевидно не верен. Социалистическая идеология была извращена, хотя народ был героем, все преодолел и выжил в этом чудовищном эксперименте. И все же возможно ли социальное равенство, было ли оно в годы советской власти, может быть это миф о свободе, братстве? Над этим вопросом мы работаем в правительственной комиссии по разработке концепции «Музея СССР», со своими предложениями посещаю ее раз в неделю.

Консультанты, специалисты и эксперты – все мы общаемся через сеть. Пока на стадии только разработка самой идеи. На чем она будет основана?

И будет ли там отражена тема русского мира, что возникла сейчас в связи с событиями на востоке Украины. Много русских осталось в бывших республиках союза. Создана программа переселения соотечественников, что бы ни случилось геноцида русских, что происходит в Новороссии, где нашли массовые захоронения мирных жителей. История знает страшные эпизоды подобного, начиная с начала двадцатого века, когда уничтожали в концлагерях русинов, под городом Талергоф, который называли галицкой Голгофой. Истребление проходило под лозунгом «Уничтожим москвофилов!». Убивали за их стремление создать русский мир от Карпат до Сахалина. Было замучено 160 тысяч русских галичан.

* * *

В троллейбусе послышались голоса. Люди громко обсуждали события на Манежной площади, где фанаты протестовали против бездействия полиции, что отпустили убийцу футбольного болельщика. Я обернулся: сзади меня сидели две пожилые женщины, вели разговор об этом.

– Разве это было возможно в наше время? Тогда не делили людей на национальности и вероисповедования, – говорила одна из них, с крашеными волосами, прибранными заколкой в виде обруча. Я отметил про себя, что эта женщина следит за собой. Соседка была заметно проще, как и выражение лица, не выразительное, с блуждающим рассеянным взглядом. Заинтересованность в разговоре она проявляла лишь внешне, не вникая в его суть. Глядя на нее, понимаешь, что губная помада и какие-либо украшения не про нее. Не то, что она о них не подозревала, скорее пренебрегала. И не только этим. Во всем проявлялась неряшливость. Замусоленные обшлага рукавов, давно вышедшего из моды пальто, дополняла изношенная обувь, что забыла, когда ее чистили.

– Я вот всю жизнь прожила с мордвой, такой же мужик, как и другие.

На этот ляп простоватой бабы в салоне переглянулись.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги