Сиреневый Кристалл (Художник Г. В. Калиновский)

— Ну, не одному ему, разумеется, есть еще несколько крупных фирм, имеющих интересы на этих островах, немало средств вкладывающих в их развитие, однако "Ченснепп-каучук" доминирует. От Ченснеппа в какой-то мере зависят все эти фирмы, не говоря уже о предприятиях и торговых заведениях состоятельных паутоанцев.

— Все это, вероятно, так… Ну что же, тем хуже для паутоанцев… Значит, вы находите, что и мы, наша изыскательская группа ученых, должны быть на положении паутоанцев?

— Ну, зачем же так резко, профессор, поверьте…

— Не хочу! Давайте без обиняков. Если я не соглашусь на ваши требования, что вы намерены предпринять?

— Я распоряжусь прекратить финансирование и отзову все принадлежащее Гуну Ченснеппу оборудование.

"Вот каков оказался господин Шираст, — пишет Иван Александрович в письме Арнсу Парсету, — мне он был несколько подозрителен еще там, в метрополии, когда мы были с ним у этого ворочающего миллионами магната, а теперь… Ничего не поделаешь, мне просто не приходило на мысль, что все это обернется так пакостно. Да, дорогой учитель, я согласился с его наглыми требованиями. Пришлось согласиться, памятуя, что основные работы фактически еще не начаты. Издержки предстоят немалые, и в силу этого мы вынуждены полностью зависеть от благорасположенности этих господ. Я еще понимаю — Ченснепп, но этот, с позволения сказать… Ведь какой ни на есть, а ученый, притом человек, надо отдать ему справедливость, способный. Из него бы вышел, если не отменный, то по крайней мере очень обстоятельный и, может быть, заметный исследователь… Ну, да бог с ним… Понял я только, что попал в положение пренеприятное, однако не отчаиваюсь найти средство к выходу из него, и, как знать, может быть, в конечном счете господин Шираст останется с носом. А пока… пока весьма противно на душе. Только и отдохновения сейчас — это общение с нашим замечательным Преойто. Кстати, поклон от него. Вспоминает с радостью и душевной теплотой встречи с вами. Он все так же обаятелен и мудр, жизнерадостен и спокоен, хотя знает, что дни его сочтены. Преойто теперь прикован к своему креслу, и удел его — тихое наслаждение жизнью созерцательной. Пора и необременительная, и спокойная. Уже спокойная и еще не обременительная. Он болен настолько, что уже может позволить себе редко доступную роскошь не иметь нежелательных обязанностей, и все же бодр в такой мере, что не требуется за ним какого-либо унижающего ухода. Он умеет рассудительно и уверенно оценивать окружающий мир, видеть особенную красоту его, часто недоступную другим…"

В эти дни Иван Александрович часто бывает в белом низеньком доме под сенью кокосовых пальм, заботливо склонивших свои кроны над легкой черепицей. Домик прост и удобен. Широкая веранда почти со всех сторон окружает его внутренние и в жару сравнительно прохладные комнаты. Вечерами под неумолчный и ставший уже привычным шум живности, обильно населяющей тропики, Вудрум часами просиживает у кресла больного старика, слушая его содержательную, неторопливую речь, делясь своими планами изучения древней и загадочной истории Паутоо, невзгодами и сомнениями, с благодарностью принимая его советы.

Преойто — потомок старинного влиятельного паутоанского рода. Он сумел сочетать в себе высокую культуру некогда, могущественного и славного народа Паутоо и многое из того, что принесла на Восток европейская цивилизация. Он одним из первых паутоанцев получил блестящее образование в Европе, его дом стал центром для свободомыслящей паутоанской интеллигенции и объектом подозрительного внимания колониальных властей. Преойто много сделал для своих соотечественников, достиг огромной известности и почета, оставаясь скромным, доступным и бескорыстным.

"Я не перестаю восхищаться Преойто, — пишет Вудрум Наталье Васильевне. — Ты не представляешь себе, как скромен уклад жизни этого и по происхождению, и по личным достоинствам выдающегося человека.

Я испытываю ни с чем не сравнимое ощущение радости, которое доставляет мне общение с Преойто. Его неторопливые, полные достоинства манеры показывают человека содержательного и уравновешенного. Все в нем говорит, что он унаследовал мудрость многих веков. Всегда чувствуешь себя в присутствии этого величавого паутоанца невозможно наивным и малоопытным.