Сиреневый ветер Парижа

Нырнув в сумку, я выудила оттуда в следующем порядке:

а) шелковый шейный платок весьма изысканной работы;

б) карту Парижа;

в) открытую пачку тампонов (я не шучу);

г) выключенный мобильный телефон без сим-карты и зарядное устройство для него;

д) футляр для солнцезащитных очков;

е) сами очки (разбились, возможно, тогда, когда меня укладывали в багажник);

ж) расческу;

з) зеркальце в изящной оправе;

и) маленький флакончик туалетной воды, причем дорогой и отменного качества;

к) женские ботинки типа армейских и

л) хотите верьте, хотите нет — толстенный том сочинений товарища Ленина на испанском языке. Он-то и оказался тяжелее всего, и именно из-за него мое бедное плечо так ныло.

Честно, я очень люблю книги (и не только детективы), но с этой я поступила жестоко, прямо-таки варварски. Я выдрала все страницы из переплета, отправилась в туалет и с садистским наслаждением мелкими порциями спустила половину в унитаз. Вторую половину я уничтожить не успела, потому что то ли сбоку, то ли снизу, то ли сверху раздались протестующие вопли кого-то, кому шум воды в бачке мешал спать. Вернувшись в свою конуру, я забросила переплет и оставшиеся страницы за кровать. Там лежал толстый слой пыли, и я была уверена, что Ленина не обнаружат вплоть до второго пришествия.

Больше в сумке ничего не оказалось, кроме резинки для волос, о которой я уже говорила и которая сквозь дырку провалилась в боковой карман. Разбитые очки я положила в футляр и сунула под кровать. Карту, тампоны, мобильник, расческу, зеркало, туалетную воду и ботинки я пока оставила, решив, что они еще могут мне пригодиться.

Что же до платка, то у меня просто руки чесались изодрать его ну в очень мелкие клочья, но он был такой красивый — пестрые бабочки порхали по бирюзовому полю, — что я сжалилась. Я пощадила платок, решив, что использую его, чтобы удавить им мадемуазель Ферреро при встрече, хотя и сомневалась, что она позволит мне это сделать.

Я храбрилась, подбадривая себя всякими глупостями, а на самом деле мне было страшно. Потому что если такая, как эта Вероника Ферреро, убийца до кончиков ногтей, идет на подобные меры, чтобы скрыться от кого-то, это значит, что она сама его до смерти боится. И если этот неведомый некто вдруг решит, что я — это она, и каким-то образом выйдет на меня, мне придется туго. И даже очень…

От этой мысли холодок пополз у меня вдоль позвоночника. Я одна. У меня нет друзей. У меня нет документов, удостоверяющих мою личность. Мне не к кому обратиться. Денег, которые есть у меня, надолго не хватит. Один человек уже узнал меня — то есть ее, Веронику Ферреро. Что, если она числится в розыске? Если ее портрет помещен во всех газетах? Люди слепы и частенько не видят того, что творится у них под носом, но нельзя же ходить по такому городу, как Париж, и надеяться, что все окажутся слепыми.

Мне стало не по себе. Я отвернулась — и тут заметила пистолет, о котором совсем забыла. Оружие. Настоящее оружие, которое может защитить… в случае чего, хотя я предпочитала не думать об этом.

Я постаралась вспомнить все, что знала о пистолетах, все, что читала в моих любимых детективах и видела в кино. Когда хочешь убить кого-то, целишься и нажимаешь на спуск. Еще: в этом случае пистолет должен быть снят с предохранителя, который служит для того, чтобы ненароком не всадить пулю в себя или в кого-нибудь другого. Обойма вставляется через рукоятку — это я видела в каком-то фильме. Отработанные гильзы отлетают в сторону через особое отверстие.

Я взяла пистолет Вероники в руки. Взвесила его на ладони, следя на всякий случай, чтобы дуло было направлено от меня. Потянула за предохранитель — он подался так легко, что я даже удивилась. Я мгновенно испугалась, что треклятая пушка выстрелит у меня в руках, и вернула предохранитель в прежнее положение. Внимательно оглядела рукоятку, держа пальцы подальше от спускового крючка. Кажется, я нажала на что-то, и обойма сама выпала на пол, к моим ногам.

Я подобрала ее. Она была пуста.

* * *

И вот теперь я лежу в одежде с чужого плеча на кровати поверх тонкого покрывала и думаю. Бесполезный пистолет, паспорт и остальные вещи вновь сложены в сумку, обмякшую на полу на расстоянии вытянутой руки от меня.

Я прокручиваю в памяти весь этот день, навсегда канувший в небытие. Пытаюсь воскресить последние слова, которые я сказала Денису, когда он был жив, и не могу. Впрочем, наверное, это уже неважно.

Инспектор Миртиль расследует его убийство, и инспектор Миртиль его раскроет, верьте мне. Это я знаю совершенно точно.

Что до меня, то я отправлюсь в наше посольство и объясню им все. Мне могут не поверить, но это уже мое дело — представить им убедительные доказательства. Если Вероника Ферреро читает Ленина по-испански, то по-русски она уж точно не говорит. Значит, эту игру она мне не испортит.