Сиреневый ветер (СИ)

Кровь смешивалась с тьмой и тонкой-тонкой струйкой тянулась к печати, накладываясь на неё, повторяя каждый штришок, пока серый рисунок не приобрёл тёмно-красный, почти чёрный оттенок. Густой, вязкий мрак начал клубиться над печатью, словно попавшие в масло капли чернил. Алрефе замер в напряжении, когда магия потянулась к нему, будто зверь, который медленно и тщательно принюхивался, то ли выискивая добычу, то ли выжидая, когда она не выдержит и выдаст своё присутствие.

Демоны тоже боялись тьмы, даже если не выдавали этого, даже если сами не осознавали. Тьма легко могла наказать тех своих детей, кто возомнил о себе слишком многое, кто решил играть не по установленным ею правилам. Однако больше всего тьма не любила дефектных детей, тех, кто подавил, обуздал её. Одна из причин, почему так мало встречалось миролюбивых демонов, заключалась в том, что тьма убивала или подчиняла обратно недостаточно сильных. И на самом деле даже самый могущественный маг не смел сохранять уверенность, что если повезёт проснуться на следующий день, то он сделает это не рабом своей природы.

Магия ещё немного покружила подле Алрефе и растворилась, вплетаясь в структуру мира, получая возможность обследовать даже самые его отдалённые уголки. С пальца продолжала струиться кровь, подпитывая чары, пока основание левого рога не начало болезненно пульсировать. Боль быстро сжала в своих тисках голову и начала отдаваться даже в глазах, вышибая слёзы, стремительно разлилась по телу до финальной точки в виде резких покалываний в дрожащих конечностях.

Алрефе остановил действие печати и упёрся руками в стол, тяжело дыша через рот и пытаясь прийти в себя. Из-за срочности он не озаботился предохранениями, вот и получил в полной мере откаты, побочные резонансы и сильные магические возмущения из-за довольно грубой инверсии заклинания и того, что части искомого находились в совершенно разных местах — рог где-то далеко в мире, но его остаток — основание — прямо здесь.

Довольно грубая ошибка, которую можно и нужно было избежать, но на это могло уйти больше одного дня. И времени-то всё равно, оно никуда не торопится и все с радостью подождёт, но не будут ждать другие ищейки. Нужно любой ценой обогнать их всех.

Всё ещё с туманом и болью в голове Алрефе убрал листы, стёр из памяти артефакта созданную печать, привёл в порядок лабораторию, убрав следы своего присутствия, выключил свет и развеял тьму на двери и окнах. Пора возвращаться домой, ведь примерно через час начнёт просыпаться прислуга и кто-нибудь слишком глазастый обязательно не в тот момент посмотрит на улицу и увидит, как некий однорогий демон скачет по тёмным ступеням к своему окну.

***

— Плетёшься, как сонная муха, — с кривой ухмылкой прокомментировал преградивший проход на лестнице Олеонте, когда Алрефе нёс свой завтрак из кухни в кабинет.

— Стараниями нашего глубоко уважаемого хозяина я и раньше не мог отлынивать от работы посредством сна, — закатил глаза Алрефе, локтем отодвигая его с прохода, — а ныне из-за срочности дела даже прилечь нормально некогда.

— Ой ты наш бедненький. Смотри не перетрудись. А то грохнешься где-нибудь в библиотеке, а мне тебе потом на своём горбу тащить.

— Как мило с твоей стороны, — ответил с напускной радостью и послал воздушный поцелуй. — Таки не прошли безрезультатно годы дружбы. Но ты, Оленька, о себе лучше беспокойся. Режим сна не нарушай, кушай хорошо, тренировки не пропускай. Потому что как бы мы ни старались быстрее управиться, у Февниевских прихвостней карт на руках больше. Скорее всего, нам ещё придётся побороться с ними за находку. И уж на кого, как ни на тебя, в этом можно положиться? Я-то так, всего лишь скромный маг, ни разу не боец.

— Покажи-ка мне, где у тебя располагается скромность? — скептично спросил Олеонте, вскинув бровь. — Потому что я очень хорошо помню, что был ученик, который на экзамене едва не прибил своего преподавателя по боевой магии. Как там его звали? Аля?

Алрефе сделал вид, что задумался и перехватил поднос одной рукой.

— Честное слово, понятия не имею, о ком ты говоришь! А скромность моя, смею предположить, где-то здесь. — И он с широкой улыбкой указал на отсутствующий рог.

— Козлина, — буркнул Олеонте и поспешил вниз.

Алрефе проводил его взглядом, покачал головой и снова взялся за поднос двумя руками. Вне пыточной и тюремной камеры с Олеонте не так уж плохо иметь дело, хотя бы забавно, при большой удаче можно даже предаться воспоминаниям об университетских годах, ведь учились они на одном потоке. А то и воспоминаниям о родине, ведь познакомились и «подружились» они ещё там, в Тельмон-шер.

Эта ночь в самом деле прошла совсем без сна. Хотя добраться до кровати удалось почти к половине пятого, голова снова разболелась так сильно, что не давала уснуть, а к тому моменту, когда подействовало обезболивающее, Алрефе заметил, что у него начало кровоточить основание рога в той части, где на него ещё залезала кожа. Пока с этим промаялся, пока обратно лёг, на сон осталось два часа. Два часа — это ни о чём и легче вообще не спать.