Сирены Титана

Констант, считавший себя достойным гонцом для самого Всемогущего Господа Бога, вдруг совершенно сник перед весьма ограниченным величием Румфорда. Констант лихорадочно искал в своей памяти доказательств своего собственного величия. Он рылся в своей памяти, как воришка, вытряхивающий чужой бумажник. Констант убедился, что память его битком набита мятыми, передержанными фотографиями всех женщин, с которыми он спал, неправдоподобными свидетельствами об участии в еще более невероятных предприятиях, удостоверениями, которые приписывали ему достоинства и добродетели, какие можно было найти только в трех миллиардах долларов. Там оказалась даже серебряная медаль на красной ленточке - награда за второе место в тройном прыжке на соревнованиях в закрытом помещении в университете штата Виргиния.

Улыбка Румфорда продолжала сиять.

Если продолжить сравнение с вором, который роется в чужом бумажнике: Констант вспорол даже швы в своей памяти в надежде обнаружить что-нибудь стоящее в секретном кармашке. Не было там никакого секретного кармана - и ничего стоящего. У Константа в руках остались только ошметки от памяти - распотрошенные, жеваные лоскутья.

Древний дворецкий, с обожанием глядя на Румфорда, корчился и извивался в приступе раболепия, напоминая уродливую старуху, пытающуюся позировать для изображения Мадонны.

- Мой хо-сяин, - умильно блеял он, - мой молодой хо-сяин!

- Кстати, я читаю ваши мысли, - сказал Румфорд.

- Правда? - робко отозвался Констант.

- Нет ничего легче, - сказал Румфорд. В глазах у него замелькали искорки. - Вы неплохой малый, знаете ли, - сказал он, - особенно когда забываете, кто вы такой.

Он легко коснулся руки Константа. Это был жест политикана - вульгарный, рассчитанный на публику жест человека, который у себя дома, среди себе подобных, готов изворачиваться изо всех сил, только бы до кого-нибудь не дотронуться.

- Если уж вам так необходимо на данном этапе наших отношений чувствовать себя хоть в чем-то выше меня, - сказал он ласково, - думайте вот о чем: вы можете делать детей, а я не могу.

Он повернулся к Константу широкой спиной и пошел впереди через анфиладу великолепных покоев.

В одном зале он остановился и заставил Константа любоваться громадной картиной, писанной маслом, на которой маленькая девочка держала в поводу белоснежного пони. На девочке были белая шляпка, белое накрахмаленное платьице, белые перчатки, белые носочки и белые туфельки.

Это была самая чистенькая, белоснежная, замороженная маленькая девочка из всех, кого Малаки Констант когда-либо видел. У нее на лице застыло странное выражение, и Констант решил, что она очень боится хоть чуточку замараться.

- Хорошая картина, - сказал Констант.

- Представляете себе, какой будет ужас, если она шлепнется в грязную лужу? - сказал Румфорд.

Констант неуверенно ухмыльнулся.

- Моя жена в детстве, - отрывисто пояснил Румфорд и вышел из комнаты впереди Константа.

Он повел гостя в темный коридор, а оттуда в крохотную комнатушку, не больше кладовки для щеток. Она была десяти футов в длину, шести в ширину, но потолок, как в остальных комнатах, был высотой в двадцать футов. Так что комната смахивала на трубу. Там стояли два кресла с подголовниками.

- Архитектурный курьез, - сказал Румфорд, закрывая дверь и глядя вверх, на потолок.

- Простите? - сказал Констант.

- Эта комната, - сказал Румфорд. Мягким движением правой руки он описал магическую спираль, словно показывая на невидимую винтовую лестницу. - Одна из немногих вещей, которых мне хотелось больше всего на свете, когда я был мальчишкой, - вот эта комнатка.

Он кивком указал на застекленные стеллажи, поднимавшиеся на шесть футов у стены, где было окно. Стеллажи были отлично сработаны. Над ними была прибита доска, выброшенная морем, а на ней голубой краской было написано: «МУЗЕЙ СКИПА».

Музей Скипа был музеем бренных останков - эндоскелетов и экзоскелетов[2] - там были раковины, кораллы, кости, хрящи, панцири хитонов[3] - прах,.огрызки, объедки давно отлетевших душ. Большинство экспонатов были из тех, которые ребенок - судя по всему, Скип - мог без труда собрать на пляжах или в лесах возле Ньюпорта. Среди них были и явно дорогие подарки мальчику, который серьезно интересовался биологией.

Главным экспонатом музея был полный скелет взрослого мужчины.

Там был также пустой панцирь броненосца, чучело дронта и длинный, закрученный винтом бивень нарвала, на который Скип в шутку прицепил этикетку «Рог Единорога».

- А кто это Скип? - спросил Констант.

- Это я, - сказал Румфорд. - То есть был я.

- Не знал, - сказал Констант.

- Семейное прозвище, понимаете ли, - сказал Румфорд.

- Угу, - сказал Констант.

Румфорд сел в одно из удобных кресел, жестом пригласил Константа занять другое.

- Ангелы, кстати, тоже не могут, - сказал Румфорд.

- Чего не могут? - спросил Констант.

- Делать детей, - ответил Румфорд. Он предложил Константу сигарету, сам взял другую и вставил ее в длинный костяной мундштук.

- Очень сожалею, что моя жена наотрез отказалась спуститься вниз и познакомиться с вами, - сказал он. - Это она не от вас прячется, а от меня.