Сирия и Палестина под турецким правительством в историческом и политическом отношениях

Когда на Флорентийском соборе Папа насильственно предписывал свои догматы восточным церквам и морил голодом злополучных святителей, пока не подписывали они акта о подчинении церквей римскому догмату, было совершенно упущено из виду, что церковь на Востоке не была исключительным достоянием одного духовенства или мирских властей, но святым достоянием племен, ею вскормленных; что подписи духовенства и мирских властей не могли быть обязательны для народной совести. Под мусульманским игом самостоятельные догматы сделались ковчегом народности для восточных племен. Подкупные или вынужденные подписи актов флорентийских остались мертвою буквою. Церкви, испытанные в упорном натиске всего западного рыцарства, когда Запад трехвековыми гонениями истязал христианство восточное под знамением креста, когда епархии (кроме Никеи) были вверены латинскому духовенству, не могли без сомнения покориться толкованиям богословов Флорентийского собора. Официальное соединение основывалось на том самом начале, которое за четыре с лишком века пред тем подало повод к разрыву; а именно на догмате о подчиненности церквей римскому епископу Это совершалось в ту самую пору, когда злоупотребления духовные и мирские папской власти переполнили меру народного терпения даже на Западе, готовя реформу XVI века. Впрочем, как ни суетным оказалось торжество флорентийское по своим непосредственным результатам, Папы с упорством стали домогаться водворения своей духовной власти на Востоке и тщательно следили политические события этих стран, чтобы улучшить пору осуществления своих домогательств. Соединение православной Литвы с Польшею, отторжение от России западной ее полосы и одиночество славянских племен между Карпатами и Адриатикою благоприятствовали прозелитическим усилиям Рима на Севере. Известно, какими насильственными политическими мерами было вооружено пронырство иезуитов в их посягательстве на славянские православные церкви для введения в них унии. Греко-славянские племена Оттоманской империи были ей недоступными. На Востоке православие почерпало новые духовные силы в тех гонениях, коими испытывало его оттоманское владычество. Ни одна униатская церковь не была основана не только в тех странах, где мусульманские завоеватели с равным презрением или ненавистью смотрели на оба христианские вероисповедания, но даже там, где длилось вековое владычество итальянских республик, где римско-католическая церковь бесспорно господствовала, как, например, в Кандии, в Архипелаге, в Морее, на островах Ионических и в Кипре. Заметим еще, что вскоре по падении венециан и генуэзцев, остатки или потомки владетельных гостей по большей части вошли в православную церковь.

В Сирии ни одного прозелита не обрела сперва уния в православной церкви. Но мы имели уже случай заметить, что ранние политические напасти сего края, вслед за обуреваниями древних ересей, заблаговременно истомили церковь антиохийскую. Сношения ее с цареградским православным центром и по народности здешних племен, и по языку были не довольно деятельны в течение восьмивекового треволнения духовно-политического. С самого XVI века римский двор вошел в сношения с антиохийскою церковью; писались письма к патриархам и архиереям, посылались дары и денежные пособия; иезуиты усердно навещали край. Изучая арабский язык, принимая костюм и обычаи здешних жителей, пользуя болящих, пособляя страждущим, благодетельствуя убогие церкви, они до того успели вкрасться в доверенность духовенства и народа, что даже проповедывали в церквах, в Дамаске, в Сайде и в Алеппе. Посещая города, они обыкновенно останавливались у епископов, состоя под их покровительством, выдавая себя за православных, умалчивая о догматах западных, упоминая о Папе, как о некоем покровителе и благотворителе всех церквей, и ожидая, чтобы созрела вожделенная жатва прозелитизма. Бедность и необразованность арабского духовенства, природная наклонность арабов к прениям, суесловию и софизмам, самостоятельность Антиохийского престола, соседство католического племени маронитов — все благоприятствовало успеху иезуитов.

В 1725 году возник раздор между патриархом Афанасием и митрополитом Алеппским Герасимом по поводу желания патриарха поселиться на жительство в Алеппе и назначить наместником своим в Дамаске Герасима. Родной брат сего епископа, обращенный смолоду в магометанство, был главным медиком султана, могучим вельможею Хеким-баши.Имея такую подпору в столице, Герасим отложился от Антиохийского патриарха и при посредничестве иезуитов признал Римского Папу. В обрядах церкви не сделал он никаких изменений, так что народ ничего не заметил. Умолчание патриаршего имени на эктении было приписано ссоре двух владык. Тиро-Сидонский епископ принял сторону Герасима и последовал его примеру. Лет двадцать спустя, когда мало-помалу пронырством иезуитов была приуготовлена сильная партия в духовенстве и в почетных жителях Алеппа и Сайды, отпечатан молитвенник, в который включены в символ веры слова «и от сына», однако ж в скобках, в виде пояснения, а не прибавки.