Сирия и Палестина под турецким правительством в историческом и политическом отношениях

В эту эпоху половина пашалыков доставалась удалым похитителям, а другая половина раскупалась в столице банкирами из армян и евреев в пользу искателей, которые в свою очередь обязывались отплачивать этим банкирам потом и кровью народонаселения. Теперь, благодаря преобразованиям правительственной и финансовой системы, а может быть, и истомлению племени турецкого, вывелся из Турции тот смелый класс бродяг, которые умели в старину брать области саблей; но другое средство, финансовое, хотя измененное в форме, все-таки сохраняет свое всемогущество.

Молодой Абдаллах в ожидании обещанного Хаимом султанского фирмана проводил дни и ночи в молитве и в духовных упражнениях с дервишами, чтобы приемами святоши искупить в глазах правоверного народа недостаток лет, бороды и подобающей его стяжаниям степенности. Когда же он достиг своей цели, нрав этого баловня судьбы не замедлил обнаружиться. Одаренный пылким воображением и нервами раздражительными, этот худощавый и бледный юноша, со своим орлиным взглядом, с хриплым голосом, с лицом смуглым и запятнанным оспой, со страстным характером, в котором отражалось двоякое его происхождение — от отца невольника-черкеса и от матери-аравитянки, избрал образцом своим в управлении не благодетеля своего Сулеймана, но чудовищного Джаззара. Он был обязан пашалыком и сокровищами Сулеймана банкиру Хаиму, который при всей своей тонкости и опытности не рассчитал, что услуги такого рода сопряжены в Турции с великой опасностью. Абдаллах-паша еще два-три года руководствовался талантами своего банкира для накопления доходов не только монополиями, но даже насильственной продажей своих продуктов по определенным ценам; потом, разгневанный на него за то, что его родственники служили при ненавистном ему паше дамасском, повелел удушить старого еврея и забрать в свою казну его миллионы.

С эмиром ливанским Абдаллах-паша был в дружеской связи при Сулеймане и менялся с ним подарками по арабскому обычаю. Когда эмир просил своего подтверждения от нового паши, ему было поведено представить значительную сумму в подарок сверх обыкновенного налога. Эмир выступил в поход, чтобы собрать с горцев контрибуцию для дележа с пашой. Северные христианские округа Кесруан, Джубейль и Джиббет-Бшарра взбунтовались. Эмир был атакован тысячами вооруженных поселян [167]в своем лагере близ Джубейля; его милиция была разбита, при нем оставалось не более 300 человек служителей, и многие из них пали жертвами народного негодования. Сам эмир отчаянно защищался и был обречен погибели, если бы не подоспел шейх Бешир Джумблат, давнишний и верный его союзник, с 3 тыс. своих друзов. Поселяне были разбиты наголову. Эмир вместе с шейхом быстро понеслись до северных высот Ливана, коих повиновение было всегда сомнительно; потоками крови усмирили бунт, казнили всех тех, чье влияние или богатства внушали подозрение; не пощадили и духовенства и с торжеством и добычей возвратились в Дейр эль-Камар. Экспедиция эта, ознаменовавшая первые дни Абдаллаха на Ливане, внушила горцам трепет и упрочила власть эмира.

Абдаллах не мог оставаться покойным. Его пашалык занимал лучшую и богатейшую часть Сирии. Хотя Дамаск ненадолго был оставлен Портой Сулейман-паше в награду за свержение бунтовщика Гендж Юсефа, однако Тараблюсский пашалык, простиравшийся на север до Искендерунского залива, и Палестина до египетской границы, словом, весь берег, в коем сосредоточивается земледелие и торговля Сирии, вместе с Набулусской горой и с Галилеей, были с того времени присоединены к владениям аккского паши.

Абдаллах домогался Дамаска и Иерусалима, оставленного в ведении дамасского паши по уважению мусульманской святыни Омаровой мечети. Не мечеть Омарова льстила Абдаллаху, а святыни христианские — этот золотой рудник для турецких пашей. С одного греческого монастыря дамасский паша взимал тысячу мешков (около 120 тыс. руб. серебром) в год за право владения святыми местами.