Сирийский армагеддон. ИГИЛ, нефть, Россия. Битва за Восток

Все эти «указание на то, что несмотря на то, что» – не простые «огрехи стиля», а отражение внутреннего состояния автора, при всей его эрудиции, почему-то начисто «забывшего» про то, что Армагеддон, он же «битва последних времён», – предвестник конца света и Страшного Суда, «О дне же том и часе никто не знает, ни Ангелы небесные, а только Отец Мой один» (Мф. 24:36). Но, Правдин, видимо, или исключение, или – страшно даже подумать, не то что сказать – явление Бога-Отца на земле?

Павловский же трактует сирийскую операцию России как «побег в соседнюю камеру с отягчающими обстоятельствами», – акцию, которая не меняет, а только усугубляет наше положение на международной арене и ситуацию внутри страны. Непрерывный «день сурка», где «поле рисков» постоянно расширяется: на Украину, на Сирию и так далее, пока не наступит катастрофический «момент истины».

Сон третий, паранойяльный

Вместо предисловия

«Размышляя о социально-политических процессах в современной России, ни эксперты, ни операторы почему-то совершенно не берут в расчет простейшее, казалось бы, обстоятельство: субъектами этих процессов всё-таки выступают люди. Причем „люди“ не как простая совокупность индивидуумов, а как „большая система“, обладающая своими „аттракторами“. „Аттракторы“ в теории систем – это фигуры, описывающие вроде бы хаотическое движение значительного (но не бесконечного) числа частиц в ограниченном пространстве, как бы „притягивающие“ к себе подавляющее большинство их траекторий. Применительно к „системам людей“ аттракторы в просторечии именуются „национальными особенностями“ или даже напрямую „особенностями национального характера“.

Наверное, никто не будет спорить, что эти особенности носят ярко выраженный психологический характер. Если исходить из тезиса, что психология имеет дело с душевной нормой, и контртезиса, что норма – всего лишь наиболее распространенная патология, уже отсюда следует принципиальная применимость сугубо психиатрической „сетки координат“ для описания особенностей той или иной национальной психологии. Взять, например, психологическое описание такого генетического заболевания, как синдром Дауна (трисомия по 21-й паре хромосом): неспособность к последовательному логическому мышлению, богатство эмоциональной жизни (другое восприятие окружающего мира), любовь к музыке и танцам. Сопоставив эти психологические черты с теорией „негритюда“ Леопольда Седара Сенгора: „Коллективная негро-африканская личность, совокупность ценностей черного мира (первичность интуиции, эмоции и ритма, чувства группы и диалога)…, некое аффективное отношение к миру, незападное его видение“, – мы обнаружим в данных характеристиках весьма отчетливое и даже системное сходство. Разумеется, это не значит, будто все или даже некоторые „негро-африканские“ этнические сообщества страдают на социально-психологическом уровне аналогом „болезни Дауна“, являясь тем самым отсталыми или неполноценными. Против такого „социально-психологического расизма“ необходимо высказаться сразу же и категорически. Но речь идет о том, что особенности их национального или расового характера вполне сопоставимы с психологическими особенностями людей, родившихся с синдромом Дауна. В этом отношении они – просто „другие“, вот и всё.

В той же системе координат следует признать, что и русские – „другие“. Особенности нашего национального характера сопоставимы с психологическими особенностями людей, которым, как правило, ставится диагноз маниакально-депрессивного психоза (МДП) с биполярным течением (циклическая смена депрессивных и маниакальных, эйфорических фаз).

Периоды невероятных взлётов и побед сменяются в отечественной истории столь же невероятными падениями и поражениями. Взять хотя бы название древнего „Слова о погибели Русской земли“. Или известные слова Василия Розанова о Феврале 1917 года: „Русь слиняла в два дня. Самое большее – в три… Поразительно, что она разом рассыпалась вся, до подробностей, до частностей… Не осталось Царства, не осталось Церкви, не осталось войска, и не осталось рабочего класса. Что же осталось-то? Странным образом – буквально ничего“. „Россия – самая катастрофическая страна в мире, – почти через сто лет говорил по этому поводу Вадим Кожинов. – Она пережила несколько таких невероятных катаклизмов, когда очень многим людям, даже большинству людей казалось, что Россия кончилась. Так было и в Смутное время, так было и в 1917 году. Очень многие думают так и сейчас“.