Сирийский капкан

Но Егор молчал. Он знал, квалифицированный допрос пережить сложно, важно постараться поскорее отключиться. И сейчас готовил себя к этой процедуре. Ему не надо много, достаточно, чтобы они начали его бить. Дальше сработает годами отработанный рефлекс. Главное, чтобы у этих уродов не было слишком хороших инструкторов. Такие умеют поддерживать жертву в сознании сутками, не дают ей возможности отключаться, даже если в ней почти не осталось сил и крови. Но, судя по Хорьку… Он не вызвал у Егора уважения. Видимо, Сирия пока не представляет ни для кого большого интереса, если сюда отправляют таких вот…

Поняв, что надо изменить тактику ведения допроса, Хорек приказал перевести несговорчивого пленника в соседнее помещение.

Егора приволокли в совсем темную камеру и швырнули на холодный земляной пол. В комнате стоял стойкий запах чего-то тошнотворного. Егор щекой почувствовал какую-то липкую жижу. Присмотревшись, он понял, что это кровь. Вспомнил этот запах – пыточная. Смесь крови, жареного мяса и человеческих испражнений.

Раздался веселый смех, и в дверях показался улыбающийся во все тридцать два зуба Джамал. Он тащил за волосы связанного по рукам и ногам обнаженного мужчину, все тело которого было покрыто ранами и ушибами и представляло собой один большой синяк. Палач подцепил мужчину крюком за узел на запястьях. Пленник заорал от боли, повиснув на вывернутых руках.

– Ну что, кажется, ты готов?! Эй, русский, смотри, что тебя ждет! – захохотал палач.

После этого боевик начал методично избивать свою жертву – руками, кастетом, дубинкой… Когда это ему надоело, садист вырвал тому все ногти. Мужчина орал, вопил, рычал, стонал и в конце концов потерял сознание. Но мучения на этом не закончились. Его окатили холодной водой, привели в чувство и пытали еще на протяжении нескольких часов, пока несчастный, наверное, к счастью для себя, не испустил дух.

Егор все это время сидел не шевелясь, крепко сжав зубы. У него даже не было возможности закрыть глаза и не видеть всего этого ужаса. Мерзкий садист закрепил ему веки пластырем. Он постарался полностью уйти в себя и отключить сознание, как этому учил его инструктор йоги. Перед немигающим взором командира проплывали любимые родители, друзья, Ленка. А потом появилось улыбающееся лицо Беаты. Он видел, как она сидела на качелях в красивом голубом платье и чьи-то мужские руки раскачивали их.

Как ни странно, Егора не тронули. «Готовят к чему-то», – подумал командир.

Ближе к вечеру что-то изменилось. Действие препарата, очевидно, прекратилось, и боль от ран стала непереносимой. Не в силах молча переносить страдания, Егор тихо постанывал, соразмерив свое дыхание с волнами боли. Инструктор говорил, это поможет справиться с болью на пятьдесят процентов. Он ошибался.

Его отвели в другую, более светлую и чистую, если можно было так сказать, камеру. Чуть позже пришел молодой боевик, который более-менее привел Егора в порядок – причесал, протер мокрой тряпкой лицо, смыл большую часть крови и грязи, поменял майку. Потом он вколол ему какой-то препарат. Егор как в тумане увидел вошедших в комнату боевиков. Ему развязали руки. Поочередно и все вместе они сфотографировались с ним, панибратски обнимая Егора за плечи. После фотосессии командира снова кинули в темную камеру рядом с пыточной.

Крики и стоны людей за стенкой не умолкали ни на секунду. Егору не давали спать, заставляли слушать и смотреть на пытки, обливали ледяной водой. Давали пищу с галлюциногенами, которые превращали все вокруг в сумасшедший кошмар, в фантастический ужас.

Время от времени, в моменты прояснений, заходил Хорек и с улыбкой интересовался, готов ли он говорить. Но Егор упорно молчал. Где-то на второй день его снова начали бить. Но так, чтобы не отключался, перемежая получасовые избиения с уколами препаратов.

В таком режиме допросы продолжались еще несколько дней. Удивительно, но ему не сломали конечности и не сильно изувечили лицо.

Поняв, что от пленника ничего не добиться, Хорек приказал увезти его.

На рассвете командира погрузили в военный пикап и в сопровождении нескольких боевиков перевезли на другую базу. Его спустили в подвал, посадили на стул перед натянутой на стене зеленой тканью и включили профессиональную камеру. Боевик с полностью закрытым куфией лицом встал позади Егора и четко произнес, потрясая автоматом:

– Завтра, перед вечерней молитвой, в прямом эфире будет показана казнь русского офицера.

Москва

Воробьев завороженно смотрел на экран. Он не сразу даже узнал в изможденном пленнике, которого готовились казнить боевики, своего офицера. Вся правая половина лица Егора была изуродована ожогом. На левой стороне тоже были множественные порезы и ссадины. Но глаза… глаза были его, те самые, вне всяких сомнений.

Пару дней назад они получили сообщение, что группа пропала. Следом пришла наводка от «друзей», что предателем, сдавшим товарищей, был Егор. Конечно, полковник ни на долю секунды не поверил в эту чушь. Но в том, что его человеку нужна была помощь, в этом он был уверен. Воробьев созвал срочное совещание.