Сирингарий (СИ)

***

А было так: в допрежние времена заиндивелые водилось по Сирингарию сущей да лихостей без счету, без сметы! Никакого житья не было от них человеку простому. Не сразу возмогли кнуты да мормагоны забороть силу чужеядную… А кое-что и осталось. Вот, к примеру, костамокша!

Потому так прозвали, что косточки оное у людей забирает, да, слышь-ко, не от мертвяков, от живых отнимает! А живые не чуют, а потому что костамокша заместо кровяных кладет каменные да железные! Так и ходит человек, и не знает вот... У нас-от, на лугаре, однова баба жала да серпом себя по руке хватила. Глубоко рассадила, свели к лекарке, та глядит, а у ней заместо кости белой каменная сидит…

— И что с той бабой сделалось?

— А зажило, как на собаке. Да только все равно померла вскорости. Вот. А понесли хоронить, чуят — тяжела колода больно. Глянули! А там баба каменная! И камень тот ровно снег бел, да гладок, что лед! И все приметы бабы сохранил, до реснички, до волоса… Вот такое диво.

— Ты далее-то про костамокшу сказывай. На что нам твоя баба каменная? У нас свои, да мясные, ишь!

— Так водится она в чащобах, на болотьях, в ярах, местах костяных… За добычей только к людским сходбищам выбирается! А увидеть можно токмо ночью: со спины смотреть, так ровно баба белье полощет, валиком колотит-катает.

А как обернется — то-то страх, сомлеешь!

Голова у костамокши птичья, воронья, платком увязана. Сидит она на бережечке, косточки мочит-купает.

От того купания косточки синим пламенем возгораются, силу обретают. Костамокша их на себе носит, прячет в карман на фартуке. Говорят вежды, если хучь одну такую косточку добыть, то всякое богатство тебе припадет: откроются клады подземные, Кольца Высоты потаенные, колоды, что на семьдесят семь венцов под землей погребены… В колодах тех, молвится, спят-почивают мертвецы, уж коли пробудятся, всей земле сотрясение будет…

— Экая чушь, — фыркнул мормагон, не сдержавшись.

Рассказчик посмотрел с досадой.

— Что же ты, молодец, чужой сказ хулишь, а свой таишь?

Калина волосы откинул, гусли на колени поставил.

— А вот мой сказ! — молвил задорно.

И по струнам ударил, и заговорили-запели струны.

Сумарок глаза продрал только к обеду, солнце уж высоко стояло. Компания разбрелась кто куда, одна Марга у огонька сидела, тихо дыша и кончик косы закусив в волнении сильном, книжицу читала… Выпросила у чаруши Степана сочинение, да слезно молила Калине про то не сказывать.

Сумароку не жаль было, только волновался, что Степана порой сильно заносит, нестаточное дело девице молодой таковое читать.

— Утро доброе, — приветно молвила Марга, книжицу закрывая. — Как спал-отдыхал?

— Да вроде хорошо, благодарствую…

Марга помолчала, а затем вдруг спросила:

— Скажи мне, Сумарок-молодец, что значит “авария” да “зонд-маяк”?

Ошарашенно поглядел на нее чаруша.

— Неведомо мне это, девица!

Вздохнула Марга.

— Во всю ноченьку ты метался, просил маяк активировать да бросить куда-то, покуда не поздно. Мол, авария у вас там… Беда-крушение.

Растерялся вконец Сумарок.

— Ах, прости, смутила я тебя. Вот, яишницу сготовила, поешь, пожалуйста, пока горячее, прочие уже разбрелись, я тебя поджидала, чтобы не застыло.