Сириус

– Значит, ты признаешь, что сознательно распространял упадничество и чудовищную буржуазную культуру среди подростков? Я думаю, что все помнят лозунг американских ультра «Лучше быть мертвым, чем красным». Так вот музыка в интерпретации этого музыкантишки призывает к тому же. Это же вопят на концертах группы ее поклонники, доведенные музыкой до полного исступления. Фанатики жаждут одного – крови врагов. Нашей с вами крови!

Она закончила и удовлетворенно обвела взглядом притихших и подавленных участников собрания. Сергей онемел от бредового смысла ее страшных слов, но все молчали, подтверждая своим молчанием ее правоту. Он жалостливо посмотрел на комсорга их класса Риту Ванину, которая сидела рядом с классным руководителем, и увидел в ее глазах ту же фанатичную решимость, что и у Железной леди. Переведя взгляд на друзей, он не разглядел поддержки в их глазах. Они, съежившись от страха, уставились в деревянный пол.

В нем безумным огнем заполыхало ощущение страшной несправедливости, ярость удалось потушить только усилием воли, и, стараясь быть спокойным, Сергей произнес:

– По-моему, я еще сам подросток, и сделать из меня идейного врага у вас не получится. Могу копнуть еще глубже и предложить собравшейся здесь честной компании провести осмотр музыкальной коллекции у вас дома. Пусть все посмотрят, что слушаете вы и ваш сын, а еще нужно провести ваше психологическое обследование. Может, и вы «зомбированы» буржуазной музыкой и готовы отведать крови, но уже моей!

От такой неслыханной наглости тишина воцарилась, как на кладбище. Алексей Семенович, директор школы, от неловкости неожиданно заерзал на стуле, искоса поглядывая на комсомольцев, всем своим видом показывая свою беспомощность. Мозг Веры Ивановны отказывался воспринимать услышанные слова. Она понимала, что теряет инициативу и нужно немедленно передавать контроль над собранием секретарю комсомольской организации, но удержаться не смогла и отдалась на волю гнева:

– Да ты, подлец, еще хуже, чем я думала! Из таких людишек, как ты, и появляются в этом мире предатели, и на твоей дальнейшей карьере обязательно нужно ставить жирный крест…

Она выразительно взглянула на членов собрания, но Сергей не дал ей договорить, решительно прервав:

– Что бы вы ни говорили, виноватым себя не считаю и считать никогда не буду! Думаю, что все это мероприятие смахивает на суды во времена культа личности Сталина! Меня там не было, и что там происходило, я не знаю, да и вы сами ничего не можете сказать, но какие обвинения звучали в адрес подозреваемых людей, я наслышан! И как ломали их волю, наслышан, а раз вы хотите таким образом сделать из меня вражеского идеологического диверсанта, то сразу признаюсь, что я Марк Кригер, внедренный в советскую школу десять лет назад, и слушаю исключительно западногерманскую музыку. Далее я буду говорить только с консулом Федеративной Республики Германия и, естественно, просить о моем быстрейшем возвращении на родину.

Обычно несловоохотливый в школе, он шокировал присутствующих в зале своими кощунственными словами. Это было его решение, и обратного пути не было. Того, что произошло далее, не мог предвидеть никто. Все присутствующие в зале разбились на два лагеря, и это само по себе было невероятным событием. Обычно равнодушные ко всему комсомольцы безучастно дожидались конца собрания и расходились по домам, а сегодня их прорвало, словно плотину в весенний паводок.

Настроение у Сергея значительно улучшилось, и на все вопросы, которые задавали ему, он отвечал исключительно на немецком языке, чем привел в неописуемый восторг своих одноклассников.

Вера Ивановна не зря носила прозвище Железная леди. Быстро подавив хаотичные дебаты, она жестко навела порядок и сказала:

– Для меня вопрос решен! Этого клоуна больше ни о чем спрашивать не будем, а я ставлю вопрос об исключении его из рядов ВЛКСМ, руководствуясь правилами, изложенными в седьмом пункте первой главы устава!

Сергей и здесь не дал ей взять верх. Он чувствовал, что нужно хоть сейчас обязательно промолчать, но не смог из-за упрямства.

Он провернулся к столу, за которым сидели члены комиссии, достал из кармана пиджака комсомольский билет и презрительно швырнул его в их сторону, метко попав в центр стола.

– Если вам нужна эта картонка, то я дарю ее вам навсегда, а апелляцию подавать не буду, – сказал он устало уже на русском языке и, не обращая больше ни на кого внимания, вышел из зала.

Домой он вернулся поздно. Родителей не было, а Ира, необычно спокойная, сидела и смотрела телевизор.

– Сережка, что случилось? – не поворачивая головы, спросила она слегка дрожащим голосом.

– Да ничего страшного, Ируль, – ответил он, подошел к сестре и взглянул на нее.

Она повернула голову, но от него не укрылось то, что она плачет. Только сейчас он заметил, что в руках она сжимает красную книжечку Устава ВЛКСМ. Ему стало пронзительно жалко ее.

– Что у тебя-то произошло? – инстинктивно спросил он, но уже сам догадался о причине ее слез.