Сирота с Манхэттена

Катрин с облегчением вздохнула. Молодой женщине показалось, будто она уже ощущает дуновение океанского ветра на своем лбу и щеках. Ее радость не укрылась от отца, однако он скрыл раздражение под вымученной улыбкой.

– Что ж, Гийом, в душе вы гордец, – проговорил Гуго, – и зачастую это залог успеха. А еще вы смелы, и глупо было бы вас в этом упрекать. Мы могли бы поладить… Но на этом закончим наш разговор!

Гийом кивнул, соглашаясь, потом подмигнул Катрин. Ничто не заставило бы их с женой, одинаково стремящихся к свободе и новым открытиям, передумать.

Элизабет пересела на свой стул и стала спокойно доедать десерт в уверенности, что родители ее любят и увезут с собой.

Вот уже две недели по вечерам она слушала их рассказы о том, как они будут долго плыть по морю. Катрин расписывала, как это будет чудесно, показывала океанские пейзажи – бескрайние сине-голубые просторы и волны с шапками белой пены. В небе, над океаном, парили чайки. Таких птиц в Шаранте Элизабет видеть не приходилось.

Гийом тоже раздобыл фотографию – парохода – и объяснил дочке, что они будут жить десять дней на таком вот огромном корабле, похожем на большой-пребольшой плавучий дом.

К сожалению, тревога вернулась, стоило Мадлен, горничной Ларошей, резким движением отодвинуть стульчик Элизабет от стола. Это была крепко сложенная крестьянка двадцати восьми лет от роду, с пронзительным взглядом и грубоватыми чертами лица. Ее каштановые волосы были собраны на затылке и покрыты маленьким белым чепцом.

– Мадемуазель, мне приказано уложить вас спать, – сказала она девочке.

Катрин сделала протестующий жест, поскольку привыкла укладывать дочь сама. Но тут вмешалась Адела:

– Мадлен отлично о ней позаботится, а нам нужно поговорить наедине. Ты ведь и сама так росла, Катрин, разве ты забыла? Такие маленькие дети, как Элизабет, должны ложиться рано и быть подальше от шума и суеты.

– Почему же, помню прекрасно, – отвечала Катрин. – Летом мне приходилось томиться в постели, в то время как ты принимала гостей в парке, украшенном фонариками. Я слушала музыку и горько сокрушалась, что не могу веселиться со всеми. Зимой бывало еще хуже: одной наверху мне было страшно, особенно когда в камине завывал ветер, вот как сегодня. Знаешь, я чувствовала себя не такой одинокой в пансионате.

– Разве я виновата, что не смогла подарить тебе братьев и сестер? – посетовала мать. – Ты слишком впечатлительна. Скажи Элизабет «спокойной ночи»!

Катрин против воли подчинилась. Ничего, как только рассветет, они с мужем и дочкой уедут! И никто больше не сможет им навязывать свои нелепые правила.

– Элизабет, милая, ступай с Мадлен! Будь послушной девочкой, прочитай молитвы – и в кровать. Я перед тем, как лечь, зайду к тебе.

С этими словами она приласкала дочь, несколько раз ее поцеловала, чтобы приободрить.

– Мам, ты придешь, правда? – испуганно переспросила Элизабет.

– А я уж думал, она немая, наша кукла, – усмехнулся Гуго Ларош. – Но нет, она умеет говорить.

– Элизабет не кукла, мсье! – возмутился Гийом. – Дома, с нами, она очень говорливая и любознательная. И уже читает простые слова – притом что ее никто не учил, и мы очень этим гордимся.

Ответить виноделу помешал оглушительный грохот. Впечатление было такое, будто частично обрушилась крыша или кто-то ломится в двери и окна.

– Боже, что это было? – испугалась Адела. – Я-то думала, гроза кончилась.

– Наверняка молния, – ответил ей супруг.

Прибежал дворецкий, бледный, с выпученными от ужаса глазами, и склонился в поклоне перед своим господином:

– Мсье, мадам, на одну из башенок рухнула большая ель! Так сказал Венсан, он только что прибежал из конюшни.

– Надо же! Этому дереву две сотни лет, – с сожалением заметил Гуго Ларош, быстро вставая из-за стола. – Простите мой пессимизм, но я вижу в этом дурное предзнаменование! Нужно пойти и посмотреть, что повреждено.

– Я с вами! – воскликнул Гийом.

Адела вставать не стала. Она придвинулась к дочке и взяла ее за руку. Неумолимая Мадлен повела маленькую Элизабет через зал XII века, откуда имелся доступ к подъемному мосту. Это было просторное помещение в романском стиле, которое владельцы использовали в качестве парадного вестибюля.

Супруги Ларош не упускали возможности похвастаться перед гостями богатым историческим прошлым древней крепости, которую жители деревни Гервиль уважительно именовали «замок».

Элизабет оглянулась, чтобы еще хотя бы раз посмотреть на мать. Она с куда большей охотой посидела бы у нее на коленях или же пошла бы с Катрин к ней в спальню. Столовая, где девочке весь вечер было так неуютно, вдруг показалась ей местом приятным и безопасным. Керосиновые лампы давали мягкий желтый свет, в котором красиво поблескивала полировкой мебель громадных размеров.

– Ну же, мадемуазель, пошевеливайтесь! – поторопила ее горничная.