Сиротка для дракона. Боевой факультет (СИ)

Наверное, он сам виноват, что не оборвал с ней связь, когда понял, что ни к чему не обязывающий флирт стал для нее чем-то большим. Или когда ее перемены настроения, поначалу забавлявшие его, начали раздражать, а намеки на то, что он должен сделать ей предложение, становились все прозрачней. Родерик знал, что такое долг, но не считал, будто Корделия имеет право от него что-то требовать. В конце концов, он не сделал ничего, что могло бы бросить хоть малую тень на ее репутацию, не говоря о бесчестии.

Отмолчаться не получилось. Корделия не унималась:

— Я видела тебя утром! И знаю, чем ты занимался с этой девкой с боевого.

«Она не девка», — завертелось на языке, но и этого говорить не стоило. Так он не защитит Нори, а наоборот, даст повод облить ее грязью, а Корделии только того и надо. Да и вообще, его отношения с Нори сами по себе, а то, что когда-то было отношениями с Корделией, — само по себе, и ни там, ни там посторонним нет места.

— Ты знаешь, что у нее есть любовник, который ее бьет?

Любовник? У этой девочки, которая так трогательно краснела по поводу и без и не умела целоваться? Или притворялась, что не умела?

Прежде чем Родерик успел додумать эту мысль, в глазах потемнело. Он заставил себя разжать стиснувшиеся челюсти, натянул на лицо маску безразличия. Нори не дура, чтобы хвастаться перед едва знакомыми людьми своими любовными похождениями, значит, Корделия врет, чтобы заставить его ревновать.

И ей это удалось. Он вдохнул, выдохнул, мысленно перебирая неправильные глаголы на одном из диалектов Кефраса, пока алая пелена, застившая разум, не спала и он окончательно не вернул себе способность соображать. Возможно, Корделия даже не обманывает сознательно, а додумывает лишнее. Увидела в мыльне синяк в полживота и сделала выводы. Даже на боевом обычно такими не щеголяют.

Сам Родерик синяков не видел, но, не удержав любопытства, заглянул в записи Агнес и теперь не понимал, каким чудом не свернул барончику шею при личной встрече.

Но синяки синяками, а…

— Мои отношения с барышнями и их любовники, гипотетические и настоящие, касаются только меня и этих барышень, Корделия.

Он хотел сказать это мягко, но еще не остывшая ревность добавила в голос злости.

— Если это все, за чем ты приходила, пожалуйста, давай закончим разговор. Нам обоим нужно идти на занятия.

— Нет, не все!

У обычного человека пять чувств, у мага — шесть, однако появление Нори Родерик ощутил словно неведомым седьмым чувством. А может, просто заметил колебания воздуха, когда открылась дверь. Но прежде, чем он успел обернуться, Корделия обвила его шею руками и ткнулась губами в губы.

Лианор

— Я пойду… — пролепетала я, отворачиваясь и пытаясь обойти Алека, перегородившего дверь.

Становилось понятно, и почему Корделия на меня взъелась, и что нищенка у ворот Летнего сада была права. Бежать от него, пока не поздно.

— Стой! — рявкнул Родерик, да так, что я вздрогнула.

Алек отмер и задвинул меня за спину.

— Собаке своей приказывай, — процедил он.

— Милый, мы не договорили, — пропела Корделия.

Бежать. Я рванула по коридору — к счастью, пустому, — словно за мной гнались изначальные твари. Пространство, ярко освещенное магическими шарами, казалось подземельем, темным и душным. Перестало хватать воздуха.

Прочь отсюда! Туда, где солнце и день, туда, где среди людей придется держать лицо и улыбаться, что бы ни творилось у меня на душе.

Короткая возня за спиной, ругательство, вырвавшееся у Алека, топот, все ближе и ближе. Родерик обхватил меня поперек туловища, развернул, прижав к груди.

— Нори, погоди. Пожалуйста.

— Род, отпусти ее!

Родерик развернулся, все еще прижимая меня к телу, и я почувствовала себя пушинкой в его руках.

— Моя. Не отдам. — И незнакомые рокочущие нотки в его голосе пробежались мурашками у меня по хребту.

— Род… — В интонации Алека прорезалась сталь. — Отпусти.

Это была не просьба, а предупреждение: не послушаешься — пеняй на себя. Но объятья Родерика не ослабли ни на миг, и я четко поняла: не послушается, и плевать ему на Алека.

— Помоги Корделии уйти и дай нам с Лианор поговорить спокойно, — сказал он. — Или по крайней мере не лезь не в свои дела.

Я опомнилась.

— Пусти! Не о чем нам с тобой говорить!

Я попыталась рвануться, но Родерик прижимал меня к себе так крепко, что и пошевельнуться не получалось. Крепко и в то же время бережно. Эта неуместная мысль заставила меня рассмеяться, а следом рванулись слезы. Я прокусила губу, сжала кулаки так, что ногти впились в ладони, но и боль не помогла. Слезы лились из глаз, стояли в горле комом, мешая дышать. Хорошо, что никто не видит.

— Нори не хочет с тобой говорить. И я ее понимаю. Дай ей уйти, Род. Остынет — поговорите. Если она захочет.

Родерик погладил меня по волосам. Я не дернулась — все силы уходили на то, чтобы не разрыдаться. Настолько эти ласковые прикосновения не вязались с тем, что я видела минуту назад.

— Алек, ты прекрасно знаешь, что Корделия помолвлена с бароном Хардингом. Об этом писали в разделе светских новостей столичного вестника еще весной. Подшивка есть в библиотеке.