Сиротка. Нежная душа

— Нет, дату премьеры перенесли, — объявила Шарлотта, гордая тем, что владеет такой важной информацией. — Директор сказал, что она состоится раньше, потому что Эрмин готова и уже много билетов раскуплено.

Мирей хмыкнула с почти материнской гордостью. Жослин сжал руку Лоры. И они снова заговорили о премьере, ожидаемой с таким нетерпением.

До Эрмин, которая была в своей комнате, доносились отголоски оживленного разговора. Одетая в серый шерстяной халат, она расчесывала волосы.

«Мне следовало бы радоваться больше, — думала она. — Ведь я получила комплиментов на сто лет вперед!»

Луи надрывался от плача. У Мадлен никак не получалось его успокоить. Эрмин вошла в соседнюю комнату.

— Прости меня, Эрмин, — сказала кормилица. — Этот проказник разбудил девочек. А ведь Мари и Лоранс так хорошо спали!

— Маме не следовало устраивать в комнате троих малышей. Ты выглядишь очень усталой. Уверена, что в последние ночи ты не сомкнула глаз.

Мадлен только пожала плечами. В квартире было четыре просторных спальни, по две с каждой стороны коридора. Шарлотту и Мирей устроили в первой, Эрмин отдали другую, третью заняли Лора и Жослин, а в четвертой молодая индианка спала на раскладной кровати, окруженная тремя детьми. Еще имелись гостиная и столовая, окна которых выходили на улицу Сент-Анн.

— Я заберу двойняшек к себе в комнату, — заявила Эрмин. — У них хороший сон. А у тебя останется один Луи.

— Нет, не надо! — взмолилась Мадлен. — Тогда я буду думать, что даром ем свой хлеб! Тебе отдых нужен больше, чем мне!

Сердце Эрмин сжалось при мысли о терпении и доброте ее подруги. Присутствие рядом Мадлен хотя бы немного приближало ее к Тошану. Каждый раз, когда она любовалась ее черными волосами или медного оттенка кожей, она вспоминала и о своем муже. В этот вечер, несмотря на ощущение счастья, испытанное на сцене, молодая женщина почувствовала острое желание повернуть все вспять.

— Мадлен, мне страшно! — сказала она. — Страшно, что я потеряю себя, что весной уже не буду собой! Если бы я так сильно не хотела забрать Мукки, думаю, я никогда бы не вернулась на берег Перибонки. Мне начинает нравиться смех над глупыми шутками, нравится, что на меня смотрят и без конца хвалят. Я уже не знаю, правильный ли выбрала путь!

— Значит, иди до конца, — отозвалась Мадлен. — Если то, что ты найдешь, тебе не понравится, ты сможешь вернуться.

— Ты говоришь, как Тала, загадками, — грустно пошутила Эрмин. — Не оставляй меня, умоляю!

— Но я и не собираюсь, — серьезно ответила ее подруга. — Я молюсь за тебя и за Тошана. Ничего не бойся. Я с тобой.

Они улыбнулись друг другу. Луи заснул. За окном падали крупные хлопья снега.

Глава 21 Разоблачения

Квебек, 22 декабря 1934 года

Это был день премьеры — самый важный день сезона для дирекции театра, поскольку от успеха представления зависело, будет ли спектакль поставлен на других сценах. В случае успеха «Фауст» был бы заявлен на афишах Монюман-Насьональ[58], где некогда пела Эмма Альбани. Эрмин часто слышала имя этой выдающейся квебекской певицы, и ей обещали такое же блестящее будущее.

— Эмма дебютировала на Сицилии, — рассказывал Дюплесси, — в «Сомнамбуле» композитора Беллини[59]. Она прославилась во многих странах, в числе которых Англия и Германия.

— Я кое-что знаю о жизни этой великой артистки, — сказала молодая женщина. — Думаю, невозможно достичь такого же успеха. Никто не займет ее место.

— Кто знает? Возможно, вы добьетесь большего, — предположил импресарио.

Но сегодня вечером, оставшись одна в своей гримерной, Эрмин уже не могла понять, хочет ли она становиться знаменитой. В костюме героини, причесанная и накрашенная заботливой Шарлоттой, она страдала от глубочайшей тоски. Она так соскучилась по Мукки, что у нее разрывалось сердце. Каждый раз, когда она вспоминала о сыне, к горлу подкатывал комок, в груди болело.

«Он еще слишком мал, чтобы жить без меня! — думала она. — Конечно, рядом с ним Тала, и она хорошо о нем заботится. Но у него не так много игрушек, и если выпадет снег, Мукки не сможет гулять, когда захочет!»

Эрмин попыталась выровнять дыхание, вернуть себе спокойствие, несмотря на громкий ропот, от которого вибрировали стены Капитолия, вместившего в себя массу народа. В театре царило оживление, звучали тысячи голосов, по коридорам грохотали шаги, слышался смех, а рабочие сцены в это время безмолвно устанавливали декорации.

Чтобы отвлечься, молодая женщина представила себе родных, которые устроились в зарезервированной для них ложе, одной из лучших, поблизости от сцены. В вечернем платье и изысканных украшениях, Лора, должно быть, сгорала от нетерпения.