Киона слегка поклонилась ему по-восточному, а затем одарила его одной из своих восхитительных улыбок. Китаец вздрогнул, почувствовав, что на душе у него вдруг стало удивительно легко. Он тоже поклонился, и в его узких глазах появилось выражение глубокого почтения.
Киона до самого вечера старательно помогала китайской чете. Она мыла и расставляла посуду, вытирала столы, очищала и измельчала следующую партию овощей. Когда пришло время ужина, Ли Мэй отпустила ее, протянув ей корзинку, прикрытую тряпкой.
– Иди отдыхать. Я положила две порции – для тебя и для твоего мужа. Я жду тебя завтра утром в семь часов. В термосе – зеленый чай.
Киона пошла к своей маленькой палатке спокойным шагом. Она сильно устала, а руки ее покраснели оттого, что она перемыла гору посуды и очистила превеликое множество овощей.
– Делсен! – позвала она, поставив корзинку на землю возле палатки.
Со стороны озера донесся какой-то шум. Киона, присмотревшись, разглядела над поверхностью воды чью-то голову. Затем там стали появляться руки, от движения которых по воде расходились концентрические круги, освещаемые лучами заходящего солнца.
Делсен плавал в озере. Киона поспешно стащила с себя всю свою одежду и бросилась в воду. Делсен успел заметить, как она бежит по берегу – абсолютно голая, с развевающимися на ветру волосами. Он тут же поплыл к ней: в нем снова проснулись его мужские желания. Однако когда Киона посмотрела на него своими большими янтарными глазами, поблескивавшими в пурпурном свете солнца, он решил к ней не прикасаться. Делсен сейчас впервые в полной мере почувствовал, какая эта девушка необыкновенная, почувствовал силу ее души и ее абсолютную чистоту. У него возникло смутное понимание того, что ему следует либо поклоняться этому неприкасаемому идолу, либо сломать его, чтобы не подчиниться ему полностью.
Опершись локтями о подоконник, Эрмин смотрела тусклым взглядом на озеро Сен-Жан, по поверхности которого бежали золотисто-розовые волны. Она сегодня долго плакала. Отсутствие Кионы, Мари-Нутты и Тошана было для нее невыносимым. Вся остальная семья собралась на первом этаже в ожидании ужина, который обещал быть скучным, мрачным и молчаливым. Во время этого ужина не будет слышно смеха Констана и Катери, которых Мадлен уже уложила спать.
– Сестра моя, моя дорогая сестренка, ну почему ты поступила так, почему ты нас бросила, почему ты нас предала? – прошептала Эрмин, чувствуя, как у нее сжимается сердце. – Киона, без тебя мне все здесь кажется пустым.
Она смахнула последнюю слезу, сопровождая взглядом летящую чайку. Эта птица летала кругами, почти не маша при этом своими грациозными крыльями.
– Мы были бы здесь такими счастливыми все вместе! – сказала Эрмин тихо.
Почувствовав досаду, она повернулась спиной к великолепному пейзажу, который вскоре уже погрузится в ночную темноту, взяла усталым жестом носовой платок и вытерла им свои покрасневшие веки. В полумраке, возникшем от прикосновения материи к глазам, она вдруг различила силуэт, от которого исходил свет, а затем прорисовалось лицо – красивое и улыбающееся лицо Кионы.
«Прошу тебя, не грусти, сестра моя, – послышался в ушах Эрмин голос. – Разве ты забыла о невидимых дорогах, о которых тебе говорил Тошан и по которым мы должны идти?»
Затем это приятное видение исчезло. Эрмин показалось, что в небе что-то вспыхнуло и тут же погасло. Почувствовав облегчение, она поспешно вышла из комнаты и спустилась по лестнице.
– Папа! – воскликнула она, входя в гостиную. – Я ее видела! Я видела Киону! Она со мной разговаривала.
Никто не стал ей возражать, даже Овид Лафлер, которого пригласили на ужин: всем присутствующим в этом доме было хорошо известно об удивительных способностях Кионы.
– Вот это меня радует! – пробурчал Жослин. – Она собирается вернуться?
– Думаю, что нет. Она дала мне понять, что должна идти по своей невидимой дороге. Тошан говорил мне то же самое, когда я встретила его на лугу возле мельницы Уэлле и когда мне было столько же лет, сколько сейчас Кионе. Боже мой, она была прекрасна. Ну прямо ангел из чистого золота, наш ангел, ангел озера Сен-Жан.
Лоранс насупилась. Ее мать никогда не говорила таким восторженным тоном о своих собственных дочерях – о Мари-Нутте и о ней, Лоранс. Сидя возле нее на диване, Овид почувствовал, что ее охватила тоска и досада. Он легонько похлопал ее ладонью по руке.
– Вы сегодня тоже великолепно выглядите, – прошептал он ей, убедившись в том, что на них никто не смотрит.
– Не так великолепно, как моя мама, – едва слышно сказала Лоранс в ответ.
Она вызывающе посмотрела на него своими лазурно-голубыми глазами. Лафлер понял, что он имеет дело уже не просто с умненькой девушкой-подростком, а с быстро взрослеющей девушкой.
– Мое предложение остается в силе, – сказал он доверительным тоном. – На следующей неделе я заеду за вами, и мы покажем ваши творения моим ученикам.