Сиротка. Слезы счастья

– У нас будет возможность поговорить об этом еще раз, потому что я проведу несколько дней здесь. А теперь давай быстренько спустимся на первый этаж. Мне интересно, что же понадобилось полиции. Возможно, это имеет какое-то отношение к Пьеру Тибо.

Эрмин и Киона вышли из комнаты. Когда они уже спускались по лестнице, Киона похлопала ладошкой по руке своей сводной сестры.

– Это Делсен. Думаю, что полицейским захотелось предупредить папу. Я уверена, что Делсен сбежал и что это произошло еще несколько дней назад. Возможно, в тот вечер, когда умерла Шарлотта. Или даже раньше. Когда я заснула на берегу реки на камне, он мне приснился. Он тогда был уже далеко, в Нью-Йорке. Лично мне на это наплевать, потому что наши с ним жизненные пути больше никогда не пересекутся.

Когда они спустились на первый этаж, Жослин с мрачным выражением лица сообщил им примерно то же, что только что сказала Киона. Делсену, оказывается, удалось удрать в Торонто от полицейских, когда его две недели назад перевозили из больницы в тюрьму.

– Да пусть бежит, куда хочет! На этот раз я уже не помогала ему удрать, – заявила с легкой улыбкой Киона.

В дверях гостиной появилась Адель. Киона подбежала к ней, подняла ее и поцеловала.

– Ты пойдешь играть с нами? – спросила малышка. – Констан нашел лягушку. Он хочет тебе ее показать.

– Хорошо, иду…

Жослин проводил их взглядом и уселся в свое любимое кресло. Покачав затем головой, он сказал своей старшей дочери:

– «Светлое существо лучезарной красоты, которое будет моим потомком и унаследует мой природный дар». Так написала моя бабка. Черт побери, эти слова вполне соответствуют действительности, однако я боюсь, что Кионе тоже придется помучиться, когда она станет взрослой.

– Она и так уже взрослая, папочка, – ответила Эрмин.

Она подошла к пианино и, нажимая на клавиши из слоновой кости, извлекла из них простенькую мелодию, играть которую ее несколько лет назад научил Ханс Цале, а затем стала еще и тихонько напевать:

На ступеньках дворца,
На ступеньках дворца
Красавица гордо сидела.
Так много парней ей призналось в любви,
Так много парней ей призналось в любви,
Что выбрать она не сумела…[32]

– Почему ты это поешь? – спросил Жослин, зажигая свою трубку.

– Сама не знаю. Эта мелодия пришла мне на ум – только и всего.

Резервация Пуэнт-Блё, четверг, 31 августа 1950 года

В этот день в резервации, расположенной на самом длинном мысе, выдающемся далеко вглубь озера Сен-Жан, дул сильный ветер, однако небо было голубым и безоблачным. Оно отражалось в озере, по поверхности которого бежали волны. Киона со сжимающимся сердцем смотрела на домики, обшитые досками, и на полотняные палатки, которые были установлены здесь много лет назад и которые периодически ремонтировали, но никогда не сворачивали. Киона приезжала сюда в первый раз в прошлое воскресенье – приезжала вместе со своей бабушкой Одиной.

«Маштеуиатш! Это имя такое ласковое, такое певучее!» – подумала Киона, бросая печальный взгляд на старую школу резервации Пуэнт-Блё, которую еще с начала столетия содержали церковники из Шикутими, считавшие своей священной обязанностью обучать маленьких «дикарей». Однако в эту школу пошли не все дети индейцев монтанье, и поэтому Овид Лафлер открыл свою частную школу, чтобы учить читать и писать все еще неграмотных маленьких индейцев в надежде на то, что они смогут затем пойти в начальную школу.

«Моя мама приводила меня сюда, когда я была маленькой? Что-то я этого не помню, хотя память у меня прекрасная! Тала-волчица не любила ни это учреждение бледнолицых, ни слово “резервация”».

Киона была сейчас одета в бежевые полотняные штаны и просторную зеленую рубашку. Она, полная недобрых предчувствий, шла между бараками, вызывая интерес у малышей и их матерей. «Они знают, кто я такая, – подумала она. – Я это чувствую, я это знаю. Великий Дух, почему я всегда избегала этих мест, где живет мой народ, изнывающий от ностальгии? Я презирала Овида, а он ведь, между прочим, пытается сделать что-то полезное для индейцев монтанье, моего народа».

Подойдя к сооружению из длинных жердей и больших кусков полотна, Киона остановилась. Она так сильно разволновалась, что во рту у нее пересохло. К ней направилась какая-то женщина, одетая в платье из серой хлопчатобумажной ткани. Ее длинные черные волосы были заплетены в косы. Эта женщина заговорила с Кионой на французском языке.

– Наку тебя уже заждался, Киона. Пожалуйста, заходи. Я приготовила чай. Есть и просто питьевая вода. Я оставлю вас одних.

– Благодарю тебя.