Сиротка

— Это хорошо. Должна вам сообщить, что я считаю справедливым замечание месье Маруа и отныне запрещаю вам ходить по деревне после четырех пополудни. Этот господин проявляет отеческую заботу о вас. Еще он сказал, что по Валь-Жальберу шатаются бродяги, от которых хорошего ждать не приходится. В поселке много пустых домов, и нехорошие люди хотят разжиться вещами, которые хозяева могли забыть или оставить.

Девушка внимательно выслушала настоятельницу. Сердце ее сжалось.

«Неужели мой незнакомец — вор? Нет! Он ищет работу, чтобы посылать деньги своей матери!» — сказала себе девушка.

— По-моему, Эрмин забыла не только о вдове Дунэ, — прозвучал над столом гнусавый голос сестры Адели. — Что это у нас горит?

— Пирог! — простонала сестра-хозяйка.

Эрмин птицей подлетела к печи и открыла дверцу. Из чугунной формы валил густой дым. Смесь сливок и кленового сиропа разлилась по плите, распространяя едкую вонь. Сестра Викторианна не смогла удержаться от упрека:

— Ну о чем ты только думаешь, Эрмин? Ты положила чересчур много сливок. И теперь орехи будут слишком сухими. Ты ведь знаешь рецепт!

Глядя на последствия этой маленькой катастрофы, девушка расплакалась. Все шло наперекосяк с момента их встречи с тем юношей. Еще немного, и она поверила бы, что это сам дьявол управляет ею, заставляя доставлять другим огорчения. Девушка выбежала из кухни. Когда монахинь в монастырской школе осталось только три, у нее появилась своя комнатка. Задыхаясь от рыданий, Эрмин присела на край кровати. Слезы застилали глаза, поэтому она ощупью нашла на ночном столике драгоценный портрет.

— Сестра Мария Магдалина, мамочка, моя дорогая Анжелика, помоги мне! — прошептала она.

Настоящее, мирское имя красавицы монахини, умершей от испанского гриппа, Эрмин узнала от сестры-хозяйки. И это показалось ей добрым знамением.

— Ты была моим ангелом-хранителем, — запинаясь, пробормотала девушка. — Как бы я хотела, чтобы ты вернулась ко мне! Что со мной будет?

В душе девушки постоянно жил страх перед будущим. Маруа так ее и не удочерили. Официальной опекуншей была мать-настоятельница монастыря Валь-Жальбер, то есть не конкретное лицо, а монахиня, которая занимала этот пост. Неудивительно, что они относились к своей воспитаннице по-разному — кто-то с большей теплотой, кто-то — с меньшей.

— Я не хочу уезжать с ними в Шикутими! — сказал Эрмин в темноту.

Девушка легла в кровать. Несколько минут спустя она уже удивлялась тому, что расстроилась, не имея на то никакой серьезной причины. Пирог вышел не таким вкусным, как хотелось бы, но Маруа все же не откажутся его отведать, даже если и посмеются над ее рассеянностью… Отныне ей запрещено вечером гулять по поселку? Ну и ладно! Было бы о чем плакать!

«Во всем виноват незнакомец! — думала она. — Но мне так понравилось, как он насвистывает! И как он быстро скользит по льду! Мне бы хотелось подольше с ним поговорить. Хотя сегодня я говорила только глупости…»

Не прошло и нескольких минут, как девушка пришла к выводу, что влюбилась. Легко, без усилия перед ее мысленным взором появлялось его лицо, его матовая кожа, черные глаза, взгляд которых был куда мягче его слов.

«Он сказал, что в будущем году вернется, — утешила она себя. — И я уже не буду маленькой девочкой. Я и сейчас уже не маленькая. Если он вернется летом, мне понадобится новое платье длиной до середины икры, как у Бетти…»

Мысли о встрече прогнали грусть. Девушка заблудилась в самых приятных мечтах. Она пыталась подобрать своему незнакомцу имя. Перебрав несколько десятков, она не нашла ни одного, которое могло бы ему подойти.

Эрмин уснула, убаюканная влюбленностью, мечтая только о том, чтобы месяцы и недели пролетели как можно скорее.

* * *

Валь-Жальбер, на следующий день

Утро выдалось прекрасное: в прозрачном небе сияло яркое солнце, серебром переливался снег и покрытые коркой льда ветви деревьев. Настроение у Жозефа Маруа было превосходное. Он забрался в сани, где уже сидел его старший сын, Симон.

— Прошу вас, дамы, садитесь! — приветливо сказал он.

Элизабет и Эрмин устроились тут же и закутались в теплые одеяла. На коленях у девушки оказался маленький Эдмон. Четырехлетний мальчуган трепетал от радости, предвкушая обещанную родителями долгую поездку.

— Папа, а можно сесть с тобой? — спросил Арман, средний сын.

— Нет, — отрезал отец. — Здесь помещаются только двое. И не вздумай испортить мне день своими жалобами! Погода замечательная, мы взяли с собой прекрасный обед, поэтому хоть раз веди себя хорошо!

Рабочий знал, как добиться послушания. Разочарованный Арман сел рядом с матерью.

— В путь! — крикнул Жозеф. — За работу, ребята!

Он обращался к двум лошадкам, которых ему одолжил крестьянин. С помощью своего соседа Амеде четыре года назад Жозеф снял колеса со старой повозки, заменив их парой деревянных полозьев, и получились сани. На этих санях он в ездил в сахароварню, которую завещал ему дядя Бонифаций тремя годами ранее.