Сиротская доля

— Послушай, — громко воскликнул юноша, может быть, первый раз в жизни в припадке гнева, — ты можешь запирать передо мною двери, но не имеешь права отказать в разговоре! Я пришел по важному делу, должен и буду говорить с тобой здесь или в другом месте.

Видя такое волнение, Мечислав надел шляпу и вышел на улицу вместе с братом. Гнев и негодование почти изменили Мартиньяна. Он отвел Мечислава на площадку Францисканского костела и обратился к нему с суровым выражением лица.

— Я пришел говорить с тобою не о себе, — сказал он, — но как родственник потребовать у тебя отчета в твоем поведении. Ты всю жизнь знал меня за мягкого и кроткого, но я сумею быть суровым и неумолимым. Поступок твой с сестрою приводит всех в негодование, меня же во сто раз больше, нежели целый свет, а весь свет, могу сказать, против тебя. Людвика продана гнусному старику, человеку, осужденному общественным мнением, который вчера еще…

— Ты помешался, — прервал Мечислав, пылая гневом в свою очередь, — ты городишь вздор! Одумайся! Я не позволю безнаказанно говорить мне подобные упреки.

— Так опровергни их, если можешь! — крикнул Мартиньян.

— Это легче всего. Пойдем со мной и спроси у Людвики, не первая ли она пожелала этого брака? Я об этом не знал ничего, противился, и она приняла предложение по собственному желанию.

— Этого не может быть.

— А я утверждаю.

— Но, как же ты мог согласиться на это! Старик вел гнусную жизнь. Вчера еще публичный скандал привлек целую толпу.

— Какой скандал? Что вчера? — воскликнул Мечислав.

— Ты разве ничего не знаешь?

— Не знаю.

— Одна полковница, которую он развел с мужем и на которой хотел жениться, ворвалась к нему с упреками, и ее вытолкали на лестницу. Крики ее привлекли толпу. Вечером она заболела, Вариус ее лечил, а перед светом она умерла. Весь город говорит, что Вариус отравил ее и, кажется, это было не первое его преступление. И подобному человеку ты хочешь отдать сестру!

— Это клевета! — сказал с досадой Мечислав. — Мы не знаем ни о какой полковнице.

— А между тем о ней знают все!

Мечислав смутился.

— Прощаю тебе твое безумие, — сказал он, помолчав. — Но успокойся, Мартиньян, ты несешь чепуху. Все это сплетни. Я уверен.

— Ты намеренно не хочешь признавать очевидное! — возразил Мартиньян запальчиво. — Все знают Вариуса, только ты не хотел его узнать, довольствуясь лишь его услугами. Он дал тебе диплом, а ты ему сестру. Ха, ха, ха!

— Мартиньян, ты оскорбляешь меня!

— Я говорю то, что есть. Все осуждают тебя. Людвика легко могла пожертвовать для тебя собою, но не следовало принимать этой жертвы.

— Мартиньян! Не доводи меня до безумия…

— Что для меня значит твой гнев! Я тебя презираю…

— Послушай, я удерживаюсь из сострадания к тебе! Едем со мной!

— Зачем? Твоя жертва повторит то, что ты приказываешь говорить ей.

Мечислав заломил руки и употребил страшные усилия, чтобы удержаться от вспышки гнева. Он вздохнул и сказал кротко:

— Умоляю тебя именем прежней дружбы, Мартиньян, поговорим иначе, по-приятельски. Клянусь тебе, я ни в чем не виноват. Ни о каких проступках доктора Вариуса не знаю, о полковнице ничего не слышал, о вчерашнем происшествии слышу первый раз от тебя. Мартиньян, сжалься!

— Как это может быть, чтоб ты не знал о том, о чем все говорят, даже публично, о дурной жизни этого человека, о его мерзостях, о его любовных связях, которые повергли в несчастье не одно семейство и покрыли позором… Как мог ты допустить, чтоб подобный человек осмелился даже питать дерзкий замысел и сблизился с Людвикою?

— Не забывай, что этот человек был моим профессором, что никто при мне не смел порицать его… Помни, что самые добродетельные люди за честные дела подвергаются порицанию и что общественное мнение не имеет никакой цены. Достаточно быть богатым и иметь значение, чтоб заслужить ненависть.

— Так, но в каждом из этих известий есть своя доля правды, какой-нибудь повод… Довольно и такого позора, каким покрыт профессор, чтоб отвернуться от него. Об этой свежей истории с несчастной полковницей скажет тебе каждый. Доктор Вариус постоянно проводил у нее дни и вечера… и только год, как начал пренебрегать ею. Совершалось это все открыто, с цинизмом. Она устраивала ему сцены и наконец вчера ее силой увели из его дома. Она заболела, пригласила его, он дал лекарство, и ее не стало.

— Но что ж это доказывает?

— Ничего не доказывает, однако послушай, что говорят, и убедишься, что не о каждом решатся говорить подобные вещи.