Сиротская зима

Лева задумался. Он не был настроен на серьезный разговор, а как иначе объяснишь, почему жил восемь лет с чужим, в сущности, человеком. Может быть, и неплохим, но невероятно скучным. Таня была экономистом, работала себе в каком-то тоскливом плановом отделе за мизерную зарплату, всячески противилась его желанию иметь детей, убивая неродившихся словами “нечего плодить нищету”. А потом вдруг поднялась волна спроса на бухгалтеров, она нашла хорошее место и жизнь наполнилась пропорционально достатком и попреками, Лева тогда вывел еще один безошибочный признак неинтеллигентности: если женщина кичится, что зарабатывает больше мужа. А вообще-то ей все было неинтересно, она неспособна была на игру. Однажды он спросил ее: “А что ты будешь делать, когда выйдешь на пенсию?” Она, как выяснилось, об этом никогда не задумывалась, но вопрос ее оскорбил.

— Что, неохота рассказывать, так не надо.

— Ну, смотри. Снесла курочка яичко не простое , а золотое. Дед бил-бил, не разбил…

— Вообще-то я эту сказку знаю.

— Тогда вопрос: почему дед и баба плачут, когда мышка хвостиком яичко разбила? Они же этого сами упорно добивались!

— Как-то никогда в голову не приходило. Может быть, им обидно, что маленькая мышка сумела, а они нет?

— Хорошая версия. А еще?

— Может быть, они надеялись, что оно все внутри золотое и потому не бьется, а мышка разрушила их иллюзию?

— Еще лучше.

— Но я не понимаю пока ничего.

— Не понимаешь, но готова порассуждать, а она долго-долго размешивала сахар, а потом под погребальный звон ложечки вынесла приговор: “Знаешь, незачем нам больше вместе жить”. И я согласился. Вот и все про курочку-рябу.

— Слушай, у меня есть более простая идея. Они хотели сделать омлет, а мышка разбила яичко и все вылилось на пол.

Так и длился этот день, замкнутый в пространстве квартиры. А под вечер Лева пошел за хлебом, перепрыгивая через огромные лужи во дворе, а потом почему-то обернулся и увидел, что Ольга стоит у окна. Она помахала ему рукой. Подходя к прилавку с чеком в руке, он вдруг остановился : “Это, что ли, и есть счастье?”.

17

Бесконечное сидение на кухне, “завтрак, перетекающий в обед и плавно переходящий в ужин с перерывами на любовь”, — так заключил Лева, когда вдруг оказалась, что магазин скоро закроется, а якобы оставшиеся от гостей припасы истощились, — “сколько, оказывается, можно съесть, если предаваться разврату по полной программе”. И стал надевать куртку.

— Ничего себе “по полной программе”, мы и рюмки не выпили.

— Это понимать как дополнение к списку покупок?

— В меру фантазии.

Фантазии хватило на бутылку шампанского. Они опять сидели на кухне. Было очень тихо, только время от времени подтаявший снег с крыши рушился в водосточные трубы и, набирая по дороге скорость, с размаху шмякался на землю, а мелкие льдинки стеклянной дробью завершали мелодию.

— Нет, меня первая любовь настигла не в детском саду, а в более зрелом, пионерском возрасте. Она была руководительница хора в музыкальной школе. Мне так хотелось, чтобы она слышала мой голос, что я орал изо всех сил, заглушая соседей, и в итоге меня переставили с середины на край ряда, и теперь я видел ее только в профиль. Но было ужасно приятно петь, подчиняясь плавным движениям ее рук.

— Полагаю, это признание доставило бы большое удовольствие психоаналитику, а я могу лишь сделать доморощенный вывод, что ты с детства любил, чтобы тобой дирижировали и тебе доставляло удовольствие плясать под чью-то дудку.

— Тебе палец в рот не клади. Ты-то, поди, всегда норовила верховодить?

— Вовсе нет. Но в пионерском лагере я была только раз в жизни.

— А где бывала летом?

— М-м, у нас был домик под Москвой, в маленькой деревне Щеглово. Папа его своими руками построил.

— А сейчас?

— Уже пятнадцать лет как нет его — отняли. Там недалеко аэродром, и для всяких служб потребовалось новое пространство. Протестовали, писали, жаловались куда-то. Местным жителям дали какую-то компенсацию, а нам — совсем кошкины слезки.

— Представляю, как твоему отцу тяжко было.

— Как ни странно — нет. Он считал, что это возмездие за затопленные им аулы и кишлаки. Сколько проклятий неслось ему в спину! А в итоге эти “рукотворные моря” превращались в мертвые соленые озера.

Она замолчала. А потом вдруг предложила:

— Пойдем, я тебе что-то покажу.

В отцовской комнате было холодно, два дня открыта форточка, но так мучивший Ольгу медицинский запах ушел. По одной стене от пола до потолка громоздился самодельный стеллаж, а напротив над диваном и письменным столом висело множество семейных фотографий и карта СССР с красными флажками, как в военных фильмах.

— “Течет вода Кубань-реки, куда велят большевики”, — прокомментировала Ольга, — но они-то были уверены, что вода принесет счастье Средней Азии.