Сироты квартала Бельвилль

Я специально писал старикам. Узнал, что учится Клоди отлично, возится, как всегда, с малышами, ребята с ней сдружились — словом, все как будто идет хорошо, но хотелось бы посмотреть самому. Тем более, что Анри уже давно меня подбивает на эту поездку. Впрочем, в последнее время он не так часто говорит о каникулах и даже, я заметил, избегает разговоров о Мулен Вьё. Зато задает вопросы, которые иногда ставят меня в тупик. Например, можно ли влюбиться в урода или в инвалида и знаю ли я роман, где действовали бы изуродованные войной или случайностью люди и которых, несмотря на уродство, преданно любили бы девушки. Я припоминал, припоминал — ничего не вспомнил, и он ушел, очень недовольный. А вчера снова забежал хмурый и неразговорчивый.

— Я к вам, дядя Андре, на минутку. За книгами.

— За какими книгами?

Он забормотал что-то о классном задании, о греческих мифах, о рыцарских романах — словом, что-то невразумительное. Потом, густо краснея, спросил:

— Не дадите ли вы мне что-нибудь о… любви.

Вот те на! Я дал ему «Манон Леско».

— Одна из самых знаменитых книг о верности и любви. Ее непременно нужно прочитать каждому.

Он повертел «Манон» в руках, полистал несколько страниц, потом со вздохом протянул ее обратно:

— Это уж чересчур классика. И далеко от нас, от наших времен. Теперь все по-другому… Мне бы что-нибудь посовременнее.

— Тогда могу дать «Климаты» Моруа.

Но и эту книгу он не захотел взять. Я рассердился:

— Ты, верно, сам не знаешь, чего хочешь! Нельзя быть таким привередой! — но встретил такой несчастный и сумрачный взгляд, что тут же перестал ворчать. Что происходит с мальчиком?.. — Ты получаешь что-нибудь из Мулен Вьё? — отважился я спросить.

Он хмуро кивнул.

— Получил записочку от Клоди, вашей «крестницы». Так, ерунда какая-то… Про всякие там встречи, разговоры. Ей, видно, так хорошо, что о Париже она и думать забыла! Веселится вовсю!

Он хмыкнул презрительно. Но что-то более серьезное почудилось мне в его словах.

34. Дидье перед советом старейшин

— Ну, что будем делать, ребята?

Брижит оглядела старейшин. Лица мальчиков и девочек в это утро были замкнуты, и вообще стояла необычная тишина. Заседание совета происходило сейчас же после первого завтрака в столовой, где дежурные уже успели убрать тарелки и вытереть мокрыми губками клеенки на столах. В окно была видна деревенская улица, по которой на красном высоком тракторе катил хлебнувший с утра Финэ.

Снег толстыми подушками лежал на крышах и каменных изгородях. Изредка проглядывало солнце, и тогда легкомысленные солнечные зайчики начинали бегать по столовой, не зная, что тут происходит. Напротив в доме была открыта форточка, которая от ветра то распахивалась, то прикрывалась.

Дидье, растрепанный, несчастно-сутулый, прятал заплаканные глаза и старался смотреть только на этих зайчиков. На ребят он смотреть избегал — они казались ему беспощадными. Ведь и он и все остальные слышали, что сказала Мать:

— Я поручаю это вам. Как совет решит, так и будет.

Хуже некуда! Дидье был уверен: от ребят не жди пощады. Такого ЧП не было, кажется, с самого основания республики.

— Пускай расскажет, как все было. С самого начала, — сказал Пьер. — Мы должны его выслушать. (Пьер тоже был здесь — специально приехал, вызванный Жюльенами как непременный член совета.)

— Понял, Дидье? Совет хочет знать всю правду, — повторила Брижит, как будто переводя иностранцу.

В глазах Дидье мелькнуло злое выражение.

— Что я, один, что ли, здесь такой? — заговорил он вызывающе. — Есть и похуже меня. Есть такие, по которым тюрьма плачет. Вот, полюбуйтесь на нее, на вашу любимицу парижанку! Сидит здесь и судит, видите ли, меня… Меня, который ничего не украл, ничего не сделал такого, детей не похищал, в газетах обо мне тоже не писали. Ее небось вы не заставляли выкладывать перед всеми, как она эту девчонку в Париже украла… А ко мне привязались… — Дидье начал всхлипывать.

Брижит возмутилась:

— Вот ты какой, оказывается! Вместо того чтобы повиниться, других припутываешь! Хорош мальчик! Да ты знаешь, Клоди отвечала перед настоящим судом и не нам ее снова судить. К тому же это не она была виновата. А с тобой другой разговор…

— Я знаю, вы рады меня сожрать! — выкрикнул сквозь слезы Дидье. — А я… а мне…

Клоди встала со своего стула, побледнев.

— Я могу рассказать ребятам, что было со мной в Париже, — сказала она с видимым усилием. — Если Дидье считает…

Вскочил Пьер. От волнения его шрамы покраснели и стали еще страшнее.

— Ничего он не считает! — выкрикнул он. — Дидье просто тянет резину вместо того, чтобы честно все рассказать. А про Клоди мы и так всё знаем. Читали газеты, давно всё переварили. И ты, Дидье, не виляй, выкладывай, а то мы все равно до всего сами докопаемся… Слышишь?

Дидье упрямо молчал. Остальные молча переглядывались.

— Пьер, расскажи ты, как было дело. Ты же все знаешь, — предложила Брижит.

— Да, да, Пьер, рассказывай, — подхватили ребята.

— Видно, придется, если Дидье не желает, — кивнул Пьер. — Давайте с самого начала.