Сироты квартала Бельвилль

— Ко-котлетку Жанин… — прорыдала малышка. — Они та-кие вку-усные…

Хозяйка развела сокрушенно руками:

— Кто из вас может мне подсказать, как готовятся эти котлетки? Я сама приготовила бы их. Ведь не может же малютка оставаться голодной?

Но никто из троих не мог ей сказать, из чего делаются и как приготовляются «котлетки Жанин».

Ги и Жюль перешептывались за спиной хозяйки. Клоди уловила случайно несколько слов: «…может запомнить… Еще бы, такой рев… Конечно, осложнения!»

В конце концов хозяйка принесла какие-то маленькие катышки из мяса, политые томатным соусом, очень аппетитные на вид, и с большим трудом, с уговорами, песнями и уверениями, что Жанин прислала Бабетт эти котлетки, заставила девочку поесть.

В награду Ги обещал ей, что они сейчас же пойдут на берег моря и спустят на воду красный кораблик.

Однако яркий кораблик и ветреное, с белыми барашками море заняли внимание девчушки очень ненадолго. Даже серые скалы Онфлёра, старинные улички города художников, расцвеченные морскими флажками, живописные матросы на набережной никак не могли ее развлечь. Она опять раскапризничалась, заплакала:

— Где моя Жанин? Хочу к Жанин!

— А кто это Жанин? — отважилась спросить Клоди, все больше приходя в недоумение: разве можно так тосковать об интернате, о тамошних воспитателях, когда кругом так интересно и все тебя так балуют?

— Жанин — моя няня, — сквозь слезы отвечала Бабетт.

Няня? Что же, в этом интернате у каждого ребенка своя няня? Клоди хотела было попросить объяснения у Ги или Жюля, но в эту минуту Бабетт завела новую песню:

— Хочу к маме… Хочу к папе…

Бедная сиротка! Сердце Клоди дрогнуло. Она схватила девочку в объятия:

— Бедняжечка моя… Твои папа и мама на небе… Они оттуда смотрят на тебя…

Бабетт уставилась большими, залитыми слезами глазами на вечернее небо.

— На небе? Почему?

— Не болтай ерунду! — свирепо прошипел Ги. — Кто тебя просил объяснять, где ее папа и мама?

— Но… как же? — начала было вконец растерянная Клоди. — Ведь вы оба…

— Помолчи, пожалуйста! — грубо оборвал ее Ги. — От тебя еще тошней.

Клоди, обидевшись, замолчала. Даже Жюль не вступился на этот раз за нее.

Так под плач Бабетт они выехали из Онфлёра, промчались по нормандским деревушкам с серыми домами под серыми шиферными крышами и часа через полтора оказались перед уединенной, окруженной небольшим садом виллой Жюля. Их встретил лай Казака. Пес сидел в огороженной частой сеткой клетке, и Клоди, как и в прошлый раз, стало его мучительно жаль. Правда, она знала, что каждый день сосед Жюля, старый плотник, приходит кормить собаку, но собака не зверь в зоопарке, почему же ее держат в клетке? Она хотела было тотчас показать Казака Бабетт, но малышка, устав от слез, крепко заснула. Так спящую ее и вытащил из машины Жюль и бережно отнес в спальню второго этажа, где она должна была помещаться вместе с Клоди.

В доме было сыровато, пахло нежилым, но Жюль разжег камины, поставил электрические радиаторы, а главное, включил ток в лежащие на кроватях одеяла, простеганные электропроводами. Вскоре в комнатах стало совсем тепло, а в постелях даже жарко. Клоди сняла с Бабетт «электрическое одеяло» и заменила его обыкновенным пледом. Здесь, на вилле, она снова почувствовала себя маленькой хозяйкой. Оба взрослых, и Ги и Жюль, как-то не находили себе места, бродили из комнаты в комнату, почти не разговаривали друг с другом, а Клоди, наоборот, побыв у кровати спящей крепким сном Бабетт, заглянула в холодильники, нашла кое-какую еду и принялась жарить омлет и варить макароны итальянским способом, как научила ее Сими.

— Молодчина, хозяюшка, — снова похваливал ее Ги, но после давешнего она уже не верила ему и не обращала внимания на подлизывания, как она определила про себя его вернувшуюся ласковость. Что это подлизывание неспроста, девочка поняла тотчас после ужина.

В совершенно уже темном саду Клоди храбро покормила прямо из рук, а потом приласкала Казака. Мохнатый пес, не подпускающий к себе ни Жюля, ни Ги, облизал горячим языком руки девочки и вдруг принялся тоненько скулить, словно маленький щенок: он просился в дом, поближе к людям.

— Ничего не могу поделать, Казак, — сказала ему Клоди. — Я здесь только временная жилица, а не хозяйка. Но будь моя воля… — Она не смогла докончить: горячий язык собаки уже облизывал ей все лицо.

Когда Клоди вернулась в дом, приятели что-то разглядывали. Увидев Клоди, они отпрянули друг от друга, оба красные, чем-то обеспокоенные. Девочка успела увидеть край бумаги, которую Ги засовывал во внутренний карман куртки.

— Диди, иди-ка сюда, — поманил он девочку.

Клоди неохотно приблизилась; ей хотелось спать, и она уже с подозрением смотрела на приятелей: что еще они придумают?