Сироты квартала Бельвилль

— Ну-ну, я пошутил, — примирительно сказал Раймон. — Мы же знаем, как чудесно бывает у вас каждый год на елке. Конечно, мы вернемся ровно к трем, даже, наверное, пораньше. Поднимемся на подъемнике разика три-четыре на верхнее плато, а оттуда ка-ак сиганем вниз — ух! Даже дух захватывает, как подумаю!.. Там ведь скорость знаешь какая! Говорят, километров под сто, не меньше, да еще восемь витков. Рири обещал, что это будет самое сильное ощущение за всю нашу жизнь! Он и в прошлом году хотел нас туда свести, да, помните, подвернул в Мулен Вьё ногу. Зато сейчас накатаемся вволю…

Брижит покачала головой:

— Отчаянные вы типы, вот что я скажу! А Рири отчаянней всех — это все его затеи. И никого не слушает — ни Мать, ни Патоша, ни мсье Клемана… Недаром и Патош и Клоди на него обиделись… А вдруг с вами что-нибудь случится? Кто-нибудь сломает ногу, или разобьется, или еще что-нибудь…

— Да будет тебе, Брижит! — прервал ее причитания Дидье. — Что ты все каркаешь? Ничего с нами не случится, можешь не сомневаться.

— А где вы собираетесь кемарить? — спросила Мари.

— Собираемся что? — не понял Дидье.

Мари возмущенно фыркнула:

— Вы здесь все безнадежные тупицы, ничего не понимаете! Я спрашиваю на старофранцузском: где вы собираетесь ночевать?

— А, вот оно что, — с облегчением промолвил Дидье. — У самого Лотарэ есть гостиничка для лыжников, нечто вроде мотеля. Патош знает владельцев — молодую пару итальянцев. Он звонил туда, и нам обещали оставить комнату. И даже с камином…

Пока шел этот разговор, Рири, делая вид, что гладит Казака, приблизился к Клоди.

— Послушай, Диди, я хотел объяснить… — начал он тихо.

Девочка демонстративно отвернулась:

— Я сказала: я с тобой не разговариваю.

— Но, Клоди, я не мог не пойти, я обещал ребятам. Пожалуйста, не сердись, — уговаривал мальчик.

Она упрямо вздернула голову. Рири робко тронул ее руку в варежке:

— Я тебя прошу, Диди, не обижайся на меня. Дай мне руку на счастье.

Казак начал поскуливать.

— Ты слышишь, Диди, вон и Казак просит, — пытался он пошутить.

Но ей нравилось его мучить, нравилось, что он так выпрашивает ее ласку. Она вырвала руку:

— Пожалуйста, не лезь ко мне! Еще говорил всякие хорошие слова, а сам…

Она не докончила. Из-за поворота показался весь окутанный морозным инеем, запорошенный снегом автобус. Багажник на его крыше ощетинился лыжами. Из затуманенных окон выглядывали лица немногих пассажиров. Дверцы раздвинулись, и мальчики один за другим вскочили на подножку. Последним поднялся Рири.

— До свиданья! Счастливого пути! Возвращайтесь, мы ждем! — закричали провожающие.

Раймон и Дидье замахали рукавицами. Один Рири стоял неподвижно. Глаза его следили за тающей в снегах девочкой, к которой прижималась лохматая собака с поднятыми ушами. Казак все еще надеялся, что его возьмут в горы.

Это происходило утром. А сейчас Клоди, поглощенная своими мыслями о том, как она похитит ангела, машинально подавала Боболь хлопушки, свечи, золоченые орехи и даже не слышала, как в зал вошли Анриетт и Патош, нагруженные пакетами и свертками.

Анриетт всегда любила наводить «последний глянец» на елку, на подарки, на украшение стола. Кроме того, каждый год в сочельник в республике бывали игры, пение, танцы и разные смешные выдумки. Вот и сейчас за Анриетт следовала с большим клетчатым мешком Брижит. В мешке были пакетики с травами, собранными ребятами летом в горах. На каждом пакетике шутливые надписи:

Девятисил — в девять раз увеличит твою силу.

Зверобой — лечит от зверских драк.

Репей — отучает от приставания.

Лаванда — придает стойкий аромат, лечит от потливости.

Ромашка — излечивает от влюбчивости.

Бузина — очищает от вредных наслоений.

Брижит успела уже подсмотреть часть надписей и заранее ухмылялась, представляя себе, как будут смеяться ребята, вытащив тот или иной пакетик: ведь каждый будет понимать скрытый намек. Девочки принесли елочные гирлянды, обвитые красными лентами — ими украсят кресла Матери, Патоша, мсье Клемана и других почетных гостей. Анриетт положила к каждому прибору по золотой звездочке, и стол с этими звездами, разрисованными ребятами цветными салфетками и свечами сразу стал удивительно нарядным и торжественным.

— Надо еще повесить гирлянды над столом и обжечь свечи, — сказал Патош. — Иначе многие фитили будут коптить или вовсе не загорятся.

Он сам полез на стремянку и зажег все свечи на елке. В свете дня, льющегося из окон, огоньки бледно заморгали. Вошел разрумянившийся Андре Клеман, неся на руках очень довольную Шанталь.

— Знаю, что посторонним не полагается до завтра заходить сюда! — весело закричал он с порога. — Но, во-первых, я не посторонний, а свой, а во-вторых, эта мадемуазель, — он показал на Шанталь, — потребовала, чтоб я нес ее именно сюда, к ее маленькой маме. Бери свою дочку, ублажай ее, — обратился он к Клоди.