Система Ада

Буревестник взял Мишину руку и сунул в нее край своей куртки, дав понять, за что надо держаться. И они пошли, все время касаясь левым плечом шершавой стенки. Пол был довольно ровным, видимо, хорошо истоптанным. Темнота и тишина засасывали их все глубже и глубже, хотя глубже было некуда.

Откуда Макаров так хорошо знает эти места? Ведь они же на дудковской территории, раз прячутся от них. Или это фронтовая зона? Хрен поймешь.

От страха казалось, что их хитрость глупа, что сейчас включится яркий свет, и они окажутся под прожекторами и прицелами сотен хохочущих врагов. Но они шли и шли, медленно, неслышно крались, и ничего не менялось.

Макаров остановился, положил руку Шмидту на плечо и слегка надавил, велев присесть. Миша присел, взял автомат в руки, беззвучно снял его с предохранителя.

Тишина тянулась во всей своей великолепной бесконечности. Он не стал ее измерять зотовскими лозунгами. Само вспомнилось: «Отче наш, иже еси на небесех… где же они — небеса, Боже, спаси… Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго».

Он сидел и боролся с беззвучными волнами накатывающего страха. Макаров был рядом. А что чувствовал этот сын тьмы?

Скоро темнота уже растворяла в себе все. Ему стало казаться, что если видеть нечего, то глаз у него давно нет. Хотя можно было вертеть головой, но она тоже отсутствовала, растворенная за ненадобностью. Невидимые руки, ощупывавшие холодную сталь автоматного дула, исчезли.

Он поймал себя на ощущении, что это уже с ним было, что когда-то он уже сидел в холодном бесконечном мраке с оружием, собираясь в кого-то стрелять.

И рук, значит, не было. Все тело сожрала темнота. Почему же он так боится, что темнота, у которой нет ни «впереди», ни «сзади», ни «справа», ни «слева», способна послать в него какую-то пулю?

Что же это за назойливое дежа вю? Раздражение Стеснило даже страх. Он силился и не мог вспомнить, когда это с ним было. Или не с ним? Или он это тал в каком-то романе. Или это он видел, точнее, видеть тут нечего, чувствовал во сне. Но, кажется, он знал, что сейчас произойдет в подробностях. Особенно в той, что сегодня он, во исполнение постулата, останется жив.

Где-то, трудно сообразить где, но близко, раздались шорох и отчетливое щелканье в суставах человеческих колен.

— Мишка! — он не услышал, он почувствовал прикосновение к плечу. Включаю!

Луч света пронзил темноту, как нож. И прежде чем Михаил увидел пригвожденное лучом дернувшееся серое тело, он нажал на спусковой крючок.

Убитый сдавленно вскрикнул, но перекричал страшный грохот оружия. Голос убитого, прозвучавший словно из колодца, был очень знаком.

Но засада, сама попавшая в засаду, состояла не из одного человека. Немедленно раздалась ответная очередь из другого угла этого грота или какого-то перекрестка. Миша уже вскочил, чтобы чисто инстинктивно, спасая жизнь, переменить позицию. Но тут его повалило чужой волею. Левое бедро, колено и еще где-то с краю на тазовой кости — все это на хрен перестало существовать. Мгновенная вспышка боли, и он уже лежит на сырой земле и сочится горяченьким.

Но Макаров был точен. Он подавил огнем и второго засадника и погасил его фонарь. Снова тихо, точно ничего и не было. Только воняет порохом да тихо стонет впередсмотрящий Шмидт.

Выждав несколько секунд, Макаров пробормотал:

— Ну, кажись всё. Тебя зацепило?

— Да… Нога. В нескольких местах.

— Бывает. Эй, вы! Дзотова живет и побеждает! Давай сюда!

«Живи, Катя Дзотова», — подумал Миша и потерял сознание.

Но оно вернулось быстро. Он почувствовал, что с него уже сняли сапоги и штаны. Раны страшно щипало от какого-то антисептика, а Макаров их довольно умело перебинтовывал имеющимися в изобилии пока бинтами. Чугунко светил ему фонарем.

— Слышь, парень, — обратился Макаров к Савельеву. — Вон фонарь мой лежит. Возьми, собери у дудков трофейное оружие.

Саша отправился исполнять. Через минуту он коротко вскрикнул, остановившись над тем дудковцем, которого уложил Миша Шмидт.

— Что такое? — Все обернулись в его сторону. Мертвец лежал на боку, широко открыв изумленные глаза. На его подбородке в луче близко поднесенного фонарика была видна плохо выбритая рыжая щетина. Это был их одноклассник Василий Рябченко.

— Кто его? — Савельев посветил Шмидту в лицо.

— Я, — тихо ответил Шмидт.

ГЛАВА 9

Теперь уже в госпиталь они шли не только с добытыми медикаментами, но и для того, чтобы доставить пострадавшего. Добирались довольно долго. Шмидт несколько раз пытался ковылять сам, опираясь на ствол автомата, от которого Макаров на всякий случай отстегнул магазин. Но так получалось очень медленно и мучительно. В основном Макаров нес его на закорках.