Ошибка Мальтуса, или, лучше сказать, политической экономии, заключается не в том, что человек, которому нечего есть, должен погибнуть, и не в том, что в условиях индивидуального присвоения тому, у кого нет ни работы, ни дохода, не остается ничего иного, как уйти из жизни путем самоубийства, если он не предпочитает, чтобы его преследовал голод: таков, с одной стороны, закон нашего существования; таково, с другой стороны, следствие собственности; и М. Росси приложил слишком много усилий, чтобы оправдать здравый смысл Мальтуса в этом вопросе. Я подозреваю, правда, М. Росси, столь пространно и с такой любовью защищающего Мальтуса, в стремлении рекомендовать политическую экономию так же, как его соотечественник Макиавелли рекомендовал в своей книге «Государь» ко всеобщему изумлению деспотизм. Рассматривая нищету как непременное условие промышленного и коммерческого произвола, М. Росси, кажется, кричит нам: вот ваше право, ваша справедливость, ваша политическая экономия; вот собственность.
Но галльская наивность ничего не слышит в этих тонкостях; и лучше было бы сказать Франции на ее безупречном языке: ошибка Мальтуса, вице-радикала политической экономии, заключается в целом в том, чтобы утвердить в качестве окончательного состояния переходное состояние, то есть разделение общества на патрициат и пролетариат; — в частности то, что в организованном и, следовательно, солидарном обществе возможно, что одни владеют, работают и потребляют, в то время как у других нет ни собственности, ни работы, ни хлеба. Наконец, Мальтус, или политическая экономия, заблуждается в своих выводах, когда видит, что способность к безграничному воспроизводству, которой пользуется человеческий вид, ни больше, ни меньше, чем все виды животных и растений, представляет собой постоянную угрозу наступления голода; в то время, как из этого следовало лишь вывести необходимость и, следовательно, существование закона равновесия между населением и производством.
В двух словах теория Мальтуса, и в этом большая заслуга этого писателя, заслуга, которую никто из его коллег не учитывал, заключается в сведении к абсурду всей политической экономии.
Что же касается социализма, то Платон и Томас Мор[141]
уже давно охарактеризовали его одним словом: УТОПИЯ, то естьОднако надо это сказать, отдавая дань уважения человеческому разуму и ради справедливости: ни экономическая наука, ни правоведение не могли быть в своих началах иными, нежели мы их наблюдали; ни общество не может остановиться на этой первой позиции.
Всякая наука должна прежде всего ограничивать свою область, производить и собирать свои материалы: факты перед системой; век учености перед веком искусства. Подчиняясь, как и любая другая, закону времени и условиям эксперимента, экономическая наука, прежде чем искать,
Таким образом, если общественная экономика по-прежнему является скорее устремлением в будущее, чем осознанием реальности, то следует также признать, что все элементы этого исследования находятся в политической экономии; и я думаю, что выражаю общее мнение, говоря, что это мнение стало мнением подавляющего большинства умов. У настоящего защитников мало, это правда; но отвращение к утопии не менее универсально: и все понимают, что истина находится в формуле, которая сочетала бы два этих термина: СОХРАНЕНИЕ и ДВИЖЕНИЕ.
«Человек, который рождается в уже занятом мире, если его семья не может прокормить его, или если общество не нуждается в его работе, этот человек, говорю я, не имеет ни малейшего права требовать какую-либо порцию пищи… Природа велит ему уйти, и не медлит сама привести этот приказ в исполнение».