Система и личность

Как только возникает ситуация, в которой вследствие установления равновесия силовых точек тот или иной стереотип определяется как побеждающий, все члены сформированного им объединения начинают считать, что они одерживают победу. И наоборот, когда стереотип терпит поражение, его приверженцы ощущают себя проигравшими.

В качестве примера можно вспомнить, как человек приобретает статус, если его партия выигрывает, и становится ничтожен и мелок, если она проигрывает. Нормально это или нет – неважно. Проблема заключается в том, что, оказавшись в рамках системного расклада, наша изначальная сила, способность достигать самозащиты и самоопределения безвозвратно уничтожается. Например, если индивид оказывается во враждебной ситуации и вверяет себя исключительно адвокату или прокурору, суждениям соседей и друзей, это означает, что он уже сверг сам себя с единственной победоносной точки, которую жизнь вкладывает в сердце каждого человека.

Стереотипы надо использовать, а не вживаться в них, принимая за высшие цели нашего существования, ибо все они – факторы обезличивания человека. Истинным объектом рынка любого стереотипа, типа поведения, вида культуры, захватывающих сегодня лучшую часть молодежи, является поглощение личности.

Люди словно оказались продуктом, ответственность за который несут не только они. Это происходило веками, принуждая всех к соответствию бумаге, в результате чего была аннулирована способность взглянуть на все по-новому.

Взглянуть на все по-новому означает, что, даже если бумага предписывает одно, индивид способен отделять себя от того, чем является этот кусочек бумаги. Но если с помощью этих бумаг человека загоняют в угол и цивилизация зажимает его в тиски, то нормальным становится то, что рабы – представляя огромную массу, наделенную властью гегемонии бумаги, – превращаются в палачей, объединяющихся против индивида. Индивид одинок, но множество порабощенных становится палачом подворачивающихся под руку людей, чем компенсирует свою фрустрацию, обусловленную необходимостью в свою очередь подчиниться бумажно-цифровой системе, кодирующей уровень потребительства, отмеренную долю индивидуальности и талончик на часть жизни, которую дозволено иметь каждому. Это показывает, насколько мы обогнали домыслы о внушающем ужас Большом Брате[19].

Памяти о самобытном, онтическом начале человека больше не существует. И проблема некоммуникабельности тоже является одним из элементов, предусмотренных системой. Известно, например, что, кроме языка тела, существует и язык манеры одеваться. Каждый индивид своей манерой одеваться передает некое послание, что может способствовать расширению коммуникативных возможностей человека. Но, когда человек, даже желая отличаться от других, использует все время одни и те же способы общения, он остается, в сущности, жестко привязанным к постоянно используемому одному-единственному коду. Он неизбежно фиксируется в роли человека-сэндвича[20], готового к употреблению любым другим человеком.

Эту ситуацию можно разрушить только изнутри, отталкиваясь от самобытности каждого индивида: надо лишь вернуться к внутрисущностному единству действия, уловить собственную виртуальность и последовательно раскрывать ее в повседневно разворачивающихся событиях исторического процесса.

Нельзя утверждать также, что за происходящее в государстве (или метасоциуме) несет единоличную ответственность только его глава: находясь в рамках системы и будучи таким же рабом, как и все, он тем не менее вынужден действовать как хозяин. Он вовсе не свободен в своих намерениях: ему приходится командовать, приказывать, организовывать, выносить приговоры, но его выбор определяется действующей безальтернативной моделью.

Итак, руководитель боится подчиненных, а подчиненные боятся руководителя, но и те и другие составляют вместе некий модуль системы. Это напоминает кнопку включения и регулятор громкости на компьютере – их значение может показаться несопоставимым, но в синергическом целом они представляют собой одно и то же. Так же руководитель и подчиненные есть следствия одного и того же начала, совращающего и роботизирующего их всех.

Поразительна безликость этой эпохи, особенностью которой является широчайший спектр услуг. Если пятьдесят лет тому назад, путешествуя по миру, можно было встретить разный опыт, разный образ жизни, разные типы психологии, то сейчас, на какой бы континент ты ни отправился, везде встретишь тот же язык, ту же музыку, те же ботинки, те же брюки: все унифицированы, одинаковы в стереотипе, обезличившем сегодня людей нашей планеты, и не обнаруживается разнообразия.

Все индивиды стали частью замкнутой цепи, где они сами собой являются массмедиа – читают их, им верят, их создают, поэтому бесполезно пытаться найти вину других. Любое решение рождается в глубинах априорности уникального и неповторимого внутреннего мира человеческого существа.