Читаем Система полковника Смолова и майора Перова полностью

Мальчик открыл глаза и понял, что находится в едущем грузовике, в кузове; одна сторона брезентовой крыши отстала от борта и хлопала на ветру. Гриша спал мёртвым сном, на его усах повисли белые капли, в бороде застряла солома. Костик удивился, что они так долго едут до станции. Он подполз к борту и глянул под брезент. Никакой железки и в помине не было. Грузовик шёл по незнакомой дороге, по её краям ровным строем стояли зелёные ели. Костик посмотрел в заднее окно кабины и глазам своим не поверил — машину вела жеможаха! Он растолкал Гришу — «Жеможаха! Жеможаха!» — тот встрепенулся и застучал кулаком.

Тата испугалась — она думала, что едет одна. Начальница ударила по тормозам, и ЗИС заглох. Все вылезли из машины и уставились друг на друга. Падали редкие снежинки, грузовик стоял на широкой дороге — это была замёрзшая река, под слоем льда печорские рыбы активно обсуждали сложившуюся ситуацию. Сорога предполагала, что начальница сейчас всех порешит из наградного нагана. Окунь с сомнением шевелил красными плавничками, он возражал, указывая на то, что Захар Иванович заглох, кривого нет, и кто-то должен помочь Иадовой завести машину с толкача, иначе — верная смерть от холода в этой пустыне. Старый толстый язь ослепил присутствующих серебряным блеском мундира: «Товарищ Иадова не помнит, что нет кривого. Она находится во власти нелепых идей и обманчивых чувств. Её болезнь очевидна: душевное расстройство, паранойя. Начальница думает, что против неё что-то замышляется, что её чести и жизни грозит опасность. Она считает себя жертвой интриг. Она принимает меры самообороны и обнаруживает прямо враждебное отношение к своим мнимым преследователям — аристократам, троцкистам, магнетизёрам, нянькам, артистам. Сейчас может случиться всё что угодно».

Иадова посмотрела по сторонам — вокруг тишина, никаких признаков жизни.

— Ты кто такой? — крикнула она, схватившись за кобуру.

— Заключённый Д-147, активист КВЧ, кадр, овладевший техникой вождения марионеток и сколачивания детских гробов. Куда вы едете? Куда вы нас привезли?

— Я еду на карьер, жаловаться!

— На что?

— На красивую жизнь в детдоме. Не положено!

— Вы неправильно едете! Здесь нет карьера! Вы плохо себя чувствуете, поедем обратно!

— Врёшь! Здесь карьер!

— Хорошо, поедем на карьер, это в другую сторону, скоро стемнеет, вы устали, я сяду за руль.

— Врёшь! А ну заводи!

Стартёра не было. Гриша с Костиком стали толкать машину, Иадова тоже навалилась, потом влезла в кабину. Захар Иванович заворчал и рванул вперёд, артисты остались одни. «Ну что же, пойдём, Костик, домой!»

Лес и речная дорога серели, день убегал. Артисты были очень далеко от лагеря, ведь они ехали с жеможахой несколько часов. Самым страшным оказалось отсутствие спичек, Гриша не мог развести костёр. «Костик, придётся всю ночь идти по реке, чтобы не замёрзнуть». Облачное небо сливалось с припорошённой землёй. Грише показалось, что по высокому берегу пролегает тропа. Может, она приведёт к людям? Артисты по-звериному вскарабкались наверх — да, еле заметная тропинка уводила в лес. Решили быстро посмотреть, что там, и, если нет жилья, вернуться к реке до полной темноты. Побежали вперёд. Среди сосенок стояла избушка, к её углам и двери были прибиты дощечки с гвоздями.

— Гриша, зачем эти гвозди по углам?

— Не знаю, Костик. Может, от медведей? Медведь избу с угла ломает.

— Гриша, я боюсь!

Осторожно, чтобы не пораниться, Гриша открыл дверь. Внутри — ни зги, холод, нары со свернутыми задубевшими одеялами, меховая задубевшая подушка. В углу наткнулись на груду камней — печка-каменка, в топочку заложены ветошь и поленья. Гриша не нашёл ни спичек, ни огнива. Нащупал топор. Бил топором по камню, чтобы высечь искру, — ничего не получалось, искры не хотели поджигать ветошь. Поводив руками, нашли на вешалах тулуп, ватник, какую-то одежду. Закутались, легли на нары, отключились.

Проснувшись, Гриша увидел, что через дырку в крыше льётся свет и падают снежинки. Рядом сопел Костик, его голова лежала на странной подушке — это была пушистая мёртвая кошка. Осмотревшись, Гриша обнаружил, что свёртком одеял, к которому он ночью прижимался, был одетый по-зимнему мертвец. Судя по всему, он был охотник и умер несколько лет назад. Чтобы не пугать ребёнка, Гриша накрыл одеялом голову с пустыми глазницами, осторожно вытянул из-под Костиковой щеки кошку и стал искать огниво. Вот оно, в кармане тулупа, в сумочке. Развёл огонь, открыл дверь. Избушка топилась по-чёрному, дым потянулся вверх и повалил наружу. В жестянках на полке была крупа на несколько дней...

9

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза