Система природы, или О законах мира физического и мира духовного

длину, ширину и глубину. Всякая часть какого-нибудь тела есть тело и обладает теми же самыми измерениями; следовательно, всякая часть вселенной есть тело, а то, что не есть тело, не есть часть вселенной; но так как вселенная - все то, что не составляет ее части, ничто и не может нигде находиться". "Левиафан", гл. 46.

Может быть, нам скажут, что если показать статую или часы никогда не видевшему подобных вещей дикарю, то последний, несомненно, сочтет это делом рук какого-нибудь более искусного и разумного, чем он сам, существа и по аналогии с этим нам следует признать вселенную, людей и естественные явления произведениями существа, гораздо более могущественного и разумного, чем мы.

На это я отвечу, во-первых, что мы не можем сомневаться в огромном могуществе и искусстве природы; мы восхищаемся ее искусством при виде разнообразных, сложных и обширных действий, обнаруживаемых нами в тех ее произведениях, над которыми мы беремся поразмыслить; однако она одинаково искусна во всех своих творениях. Мы не лучше понимаем, как может она произвести какой-нибудь камень или металл, чем высокоорганизованный мозг вроде мозга Ньютона. Мы называем искусным человека, способного делать вещи, сделать которые сами не в состоянии; природа может все, и, раз какая-нибудь вещь существует, это доказывает, что природа могла ее сделать. Точно так же мы называем природу искусной лишь по отношению к самим себе; мы сравниваем ее в этих случаях с самими собой; и так как у нас есть качество, называемое нами разумом, при помощи которого нам удается создать произведения, свидетельствующие о нашем мастерстве, то мы начинаем умозаключать, что и поражающие нас произведения природы созданы не ею, а каким-то наделенным подобно нам разумом работником, ум которого мы сопоставляем с изумлением, вызываемым в нас его делами, то есть с нашей слабостью и с нашим невежеством.

Я отвечу, во-вторых, что дикарь, которому показывают часы или статую, либо имеет представление о человеческом мастерстве, либо не имеет его. Если у него есть такое представление, то он поймет, что эти часы или эта статуя могут быть делом рук человека, обладающего такими способностями, которых не хватает ему самому; если же у него нет никакого представления о человеческом мастерстве со всеми его возможностями, то при виде самопроизвольного движения часов он решит, что это какое-то животное, которое не может быть делом рук человека. Многочисленные наблюдения подтверждают, что дикари рассуждают именно так. Американские дикари приняли испанцев за богов, потому что последние пользовались порохом, ездили на лошадях и обладали судами, плававшими без гребцов. Жители острова Тениана, не знавшие до прихода европейцев огня, при первом знакомстве с ним приняли его за животное, пожирающее дрова. Поэтому наш дикарь подобно многим людям, считающим себя умнее его, станет приписывать наблюдаемые им странные явления какому-то гению, духу, богу, то есть какой-то неизвестной силе, и наделит эту силу способностями, каких, по его мнению, лишены люди; но этим он докажет лишь, что не знает, на что способен человек. Так, грубые и невежественные люди поднимают глаза к небу всякий раз, когда встречаются с каким-нибудь непривычным явлением. Так, простой народ называет чудесными, сверхъестественными, божественными все явления, которые кажутся ему удивительными и естественных причин которых он не знает; а так как обыкновенно ему вообще неизвестны причины каких-либо явлений, то все представляется ему чудом или во всяком случае он воображает, что бог есть причина всякого испытываемого им добра и зла. Так, теологи разрешают в конце концов все трудности, приписывая богу то, чего они не знают или истинные причины чего не хотят знать.