Система природы, или О законах мира физического и мира духовного

Для граждан, сбитых с пути и духовными, и светскими вождями, оказался недоступным голос разума и добродетели. Рабы богов и людей, они стали жертвами всех пороков, связанных с рабством; вечно опекаемые, точно дети, они оказались лишенными просвещения и каких бы то ни было принципов; лица, которые проповедовали им выгоды добродетели, но сами были чужды ее, не могли отучить этих граждан от веры в иллюзии, в которых они приучились видеть свое счастье. Напрасно советовали им заглушить голос страстей, которые все, точно нарочно, распаляло; напрасно пускали в ход молнии и громы богов, чтобы устрашить людей, словно оглохших в суматохе страстей. Они вскоре заметили, что олимпийские боги менее страшны, чем земные; что милости последних доставляют более верное счастье, чем обещания первых; что земные богатства предпочтительнее, чем небесные сокровища, уготованные для любимцев божьих; что выгоднее сообразоваться с планами видимых властей, чем с планами совершенно недоступных владык.

Одним словом, общество, испорченное своими вождями и покорное их прихотям, могло произвести только испорченных детей. Оно порождало лишь жадных, честолюбивых, завистливых, распутных граждан; последние видели, что вокруг них преступление благоденствует, низкопоклонство вознаграждается, бездарность находится в почете, распутство пользуется уважением, грабительство - покровительством, богатство - поклонением; они видели также, что даровитость находится в немилости, добродетель - в загоне, истина - в изгнании, великодушие унижено, справедливость растоптана, умеренность томится в нужде и стонет под гнетом высокомерия и несправедливости.

При таком извращении всех принципов предписания морали должны были свестись к каким-то туманным, неспособным кого-либо убедить разглагольствованиям. Какую плотину могла противопоставить всеобщей развращенности религия с ее иллюзорными мотивами? Когда она пробовала проповедовать разумные вещи, ее не слушали; ее боги не были достаточно сильны, чтобы сопротивляться всеувлекающему потоку; ее угрозы не могли остановить людей, которых все толкало на путь зла; ее обещания, относящиеся к отдаленному будущему, не могли перевесить выгод данного момента; ее учение об искуплении, всегда способном очистить людей от их неправедных деяний, побуждало их поступать по-прежнему; ее пустые обряды успокаивали угрызения совести; наконец, ее пропитанные духом фанатизма споры и препирательства только увеличивали зло, от которого страдало общество. У самых порочных народов было множество верующих и очень мало добродетельных людей. И сильные и слабые мира сего прислушивались к голосу религии, когда она, по их мнению, благоприятствовала их страстям; они не обращали на нее внимания, когда она начинала идти вразрез с этими страстями. Когда религия соответствовала морали, ею тяготились; предписаниям религии следовали лишь тогда, когда она шла вразрез с моралью или совершенно уничтожала ее. Деспот не мог нахвалиться религией, когда последняя уверяла его, что он своего рода земной бог и его подданные рождены, чтобы его почитать и угождать его прихотям. Он забывал об этой религии, когда последняя повелевала ему быть справедливым, понимая, что в этом случае религия противоречит сама себе и что бесполезно проповедовать справедливость обоготворенному смертному. Кроме того, его уверили, что его бог простит ему все, если только он обратится к помощи жрецов, всегда готовых устроить ему примирение с богом. Точно так же и самые дурные граждане рассчитывали на помощь жрецов в вопросах религии. Таким образом, религия не только не сдерживала их, но, наоборот, обеспечивала им безнаказанность. Своими угрозами она не могла уничтожить действия, произведенного на государей ее гнусной лестью; эти угрозы не могли положить конец надеждам, которые связывались всеми людьми с искуплением. Надменные монархи, убежденные, что они всегда сумеют искупить свои преступления, перестали бояться богов; став сами богами, они решили, что им дозволено все по отношению к жалким смертным, на которых они начали смотреть просто как на какие-то игрушки, служащие им развлечением на земле.