Система (сборник)

Он мог управлять нами голосом, походкой, взмахом руки, фразой «я утомлен высшим образованием».

Там, где появлялся он, от него немедленно ждали каких-то слов.

Его слова ловили. Их запоминали, ими козыряли.

Он мгновенно приучил нас к тому, что слова могут быть вкусными, значительными, к тому, что каждая фраза – это игра, каждый шаг – представление.

Мы все время ждали как он себя поведет, как пойдет, как подбежит с докладом к начальству, или, может, не подбежит, хотя по уставу положено подбегать, как доложит – тут важна любая деталь.

Тут учишься ее уважать.

Эта деталь скажется потом на отношении к тебе подчиненных. Они же как собаки. Им важны оттенки, оговорки.

Он шел к строю, и мы уже знали, что все серьезно, что началась работа, что сейчас будет дело.

Он перед строем мог быть резок, а мог быть и игрив – тогда строй улыбался, строй веселился, восхищался, не пойми чем.

Наверное, им.

Им все восхищались.

Так думалось нам.

Радинский был с флота. На его фоне все были калеки. Он пришел с должности «помощник командира корабля». И этим кораблем была подводная лодка.

Как химик мог быть помощником? Непостижимо. В те времена это еще было возможно. Потом такое безобразие прекратили.

Ему предлагали должность старпома, но на Дальнем Востоке. В те года подобным образом вежливо напоминали о том, что структура в вас больше не нуждается.

Северяне не шли на Дальний Восток.

Радинский отказался и очутился в училище.

Уже после выпуска я узнал, в чем там было дело. Радинского не пропускал особый отдел. У него мама была полячка, и она до пятидесятых годов не меняла подданства.

Полячка с Западной Украины.

В училище он учился на тройки. Я видел его училищные фотографии. Со снимков того времени в наше время смотрела настоящая шельма. Нахальный, насмешливый взгляд.

Я научился у него этому взгляду, и как только я это сделал, меня лишили Менделеевской стипендии.

Была такая стипендия – тридцать семь рублей – дикие деньги. Я ее получал месяца три, как круглый отличник.

Потом сняли.

Чем-то я не понравился заместителю начальника факультета по политической части, капитану первого ранга Ибрагимову.

Может, ляпнул что-то – это я мог.

Может, подбежал не так подобострастно – это я тоже мог.

А может, я над ним посмеялся при свидетелях – это у нас запросто.

Капитан первого ранга Ибрагимов, произнося все равно что вслух, всегда про себя добавлял «еби его мать», что угадывалось по губам. Так что в речи, посвященной великому празднику освобожденных женщин 8 марта, он на трибуне сказал это раз триста: «Дорогие женщины, еби его мать, сегодня, еби его мать, мы все празднуем ваш день, еби его мать.»

В зале были дамы. Я веселился от души.

Меня вызвал Радинский – четвертый курс, я – командир на младшем курсе и уважаю себя.

Я вошел, представился.

Он мне с порога, тоном, не терпящим возражений:

– Вы лишены Менделеевской стипендии.

Удар неожиданный и сильный, но я спокоен, чего мне это только стоило.

Наверное, он проверял меня на это спокойствие. В училище все время кто-то кого-то на что-то проверяет.

Я сказал: «Есть. Разрешите идти?»

– Официальная версия: поносил, дай другим поносить.

– Есть, товарищ командир, разрешите идти?

Он помолчал, потом говорит:

– Восточная месть.

Так он мне сказал, что стипендии меня лишил Ибрагимов.

Потом, при выпуске, когда выясниться, что мне не дают золотую медаль, хотя можно подсуетиться и пересдать курсовой по механике – там на самом-то деле «четыре», – и даже не пересдать, а просто сходить и попросить.

А еще надо попросить на кафедре тактики морской пехоты – «Вы там, юноша, тоже напачкали».

А еще на кафедре политэкономии – «Не любите вы социализм, плохо сдаете его экономику».

Все этого говорил мне Радинский, на что я ему сказал, что просить не пойду.

– Значит, медали не будет?

– Значит, не будет, товарищ командир.

– Хорошо, идите.

И я вышел.

С политэкономией социализма действительно когда-то произошел скандал. Я сдал ее на «три». Преподавала нам эту экономическую красоту педагог-женщина, и она мне что-то сказала о том, что я – запрограммированный отличник, на что я ей немедленно заявил прямо на экзамене, что она вправе ставить мне такую оценку, какую я заслуживаю.

Тогда командир Раенко ходил и просил для меня «пять», а потом он меня вызвал и наорал на меня, а в ответ я на него наорал – сам не знаю как это получилось, а Раенко вдруг стих и сказал: «Ладно, идите!» – и тут мне стало совестно, я понял, что ему эти унижения тоже поперек горла, и унижался он, в общем-то, из-за меня, а я тут стою перед ним и показываю какой я гордый, что глупо, конечно, потому что человеку все это, как нож в печень. Тогда я, уходя, сказал: «Извините меня, товарищ командир», – на что он мне сказал: «Ладно, давай!» – и махнул рукой.

Радинский при выпуске пробовал просить за меня начхима ВМФ – я отличник, может, в центральном аппарате найдется место.

Не нашлось – я отправился месить бетон на Северном флоте. Я не жалуюсь. Может, мне и надо было помесить бетон с полгодика.

Через полгода я попросился на лодки. На берегу я все равно бы не высидел. Не мое.