– Куда ты лезешь, Вера? Он же не помнит ни хрена! – Глава кабинета ругал женщину. – Неужели ты не понимаешь, что значит его приход?
Он подошел ко мне, помахал рукой перед глазами.
– Крепко его, – констатировал начальник. – В полной отключке.
Поклацав по стоявшему на столе селектору, вызвал какого-то Игнатова. Игнатов, если, конечно, это был он, хлопнул дверью через мгновение.
– Что стряслось? – услыхал я голос вне поля моего зрения.
– Что стряслось? Этого еще никто не знает. И неизвестно, узнаем ли. Вот у него не сняты блоки, а он в реальности. Что делать будем?
– Как что? Это же сам Фарбер. Не усыплять же, как щенка после чумки? – Игнатов даже засопел. – У него не сняты блоки или не снялись?
– Никто их не снимал! Он должен был сидеть в своем Мухосранске и болеть за местный клуб. Он в слипинг-моде!
– Ну, тогда надо разблокировать.
– Накладывать новый блок на не снятый старый? Вы помните, что было с Меркатором? Ведь вы именно так заняли свое кресло. Вне очереди, после безвременно ушедшего. Или вы хотите, чтобы он понимал все?! Пожалуйста, я могу вам устроить!
Создавалось впечатление, что Игнатов не очень любил начальника.
– Немедленно его ко мне в кабинет! Осторожней, у него вся башка разбита!
Я понял сразу, о чем говорил Игнатов. Легкое сотрясение головы привело к тому, что глаза залило красным. Кровь текла по лбу, по глазам, по щекам. Последнее, что я запомнил – женщина пыталась прижать сложенный вчетверо носовой платок к моей голове. Он пах сандалом и бергамотом. От этого прикосновения стало удивительно спокойно.
– Фарбер, считай до десяти, – громкий голос вырывал меня из темноты.
– Десять миллионов девятьсот девяносто девять, десять миллионов девятьсот девяносто восемь, – начал я.
– До десяти, я же сказал. – Голос был требователен.
– Ну вот и считаю до десяти в обратном направлении. Ты же не сказал, откуда считать. Только докуда.
– Поздравляю вас, господа, блок снят нормально, подмена прошла успешно. Шутки Фарбера нам всем осточертели, но приятны.
Я был дома. Это я уже понимал. Я почти вспомнил, кто я. Но еще я помнил и как я сюда пришел. Кем я был еще. Что-то мне подсказывало, что мое я, Стамина – лучше пока не афишировать.
– Добро пожаловать! Работа ждет тебя, Фарбер, – радостно, пожалуй, излишне радостно, заявил Карански. Карански – шеф службы. Он и был хозяином главного кабинета.
– Спасибо, только почему у меня так башка болит? Раньше вроде не бывало такого? – Мне было интересно, как он объяснит швы на голове и тугую повязку. А я их чувствовал хорошо.
– Вышло так, не всегда же удачно? – расплывчато заявил Карански. – Ты иди к себе, Вера проводит. Отдохни, завтра поговорим о деле.
Понятно. За ночь придумает и легенду, и дело. Без особых приключений, вслед за Верой я прошел через этажи, коридоры, галереи к жилым отсекам. Вот и моя квартира. Вот моя, такая знакомая, библиотека. Прижизненный Грибоедов, Киплинг со свастиками на шмуцтитулах. Потому, что Индия. Вера смешивала джин и тоник, а я, так и не сев, рассматривал фото на стене. Я с кубком Гран-при межвременных гонок. Фото Хельги в торжественном украшении. Последнее прижизненное. Ей тут семнадцать. Аким. В смокинге, белозубая улыбка на загорелом лице. Надпись «Сам ты колдун, Фарбер! Твой Аким». Он так и не вернулся из Первой экспедиции. Единственное фото Жанны Д’Арк. В возрасте девяти лет. Наполеон перед Ватерлоо. У него совсем не было иммунитета от гриппа. А меня тогда трясло на редкость душевно. Сколько этого в моей жизни. Великих людей. Великой боли. И самое ужасное, понимаю, что впервые я помню себя и как Фарбера, и как Стамина. Фарбер. Агент Службы дальней разведки, асс разрешения ключевых проблем. Всегда работающий в одиночку. Специалист по психологии вооруженных конфликтов. Аналитик в области соционики. Восемнадцать языков. Это без гипноподсадки. Всякие немыслимые боевые искусства, стрельбы и пальбы как хобби. Пушечное мясо. Затычка к каждой кровоточащей бочке. Выполнивший около двухсот операций. Многие – успешные. Вот и мундир в стеклянной витрине. Фарбер, который только сейчас понял, что большую часть времени он провел в другой жизни. В жизни Стамина. И еще что-то мучающее. Нечто, не поддающееся воспоминаниям. Как будто из кино вырезали ключевые сцены и превратили его в головоломку. И оставили мне сегодня только невероятную тоску.
Вера уже несколько минут стояла у меня за спиной, держа два стакана с коктейлями.
– Как любишь – швепс с «Бифитером». Голова не болит? – Вера грустно смотрела на меня.
– А почему так невесело?
– Да нет, тебе показалось. Я так рада всегда тебя видеть. Тем более, последнее время тебя все реже и реже вызывают.
Я знал Веру уйму лет. Она работала в аппарате Разведки, была всегда в курсе всех дел. Почему-то всегда грустила, когда я возвращался в Службу для нового дела. Посидев немного, Вера стала собираться к себе. Я вдруг остановил ее у самой двери. Остановил просто, чтобы посмотреть в глаза. Она спокойно смотрела на меня, очевидно ожидая услышать, что же я хочу от нее. Сказала: «Мне надо уходить». И ушла.