Сицилиец

Впервые дон выказал раздражение. Он налил себе еще рюмочку ликера и залпом выпил. Затем уставил палец на сына.

— Ты сказал, что хочешь учиться, — сказал он. — Так вот, послушай. Первейшая обязанность человека — оставаться живым. А уже потом следует то, что люди именуют честью. Так вот, это бесчестье, как ты сие именуешь, я охотно возьму на себя. Я поступил так, чтобы спасти тебе жизнь; в свое время ты тоже поступил бесчестно, чтобы спасти мою. Тебе никогда бы не уехать живым с Сицилии, если бы не дон Кроче. Вот так-то. Ты, может быть, хочешь стать героем вроде Гильяно, легендой? И мертвецом? Я люблю его как сына моих друзей, но не завидую его славе. Ты жив, а он мертв. Всегда помни это и живи так, чтобы быть не героем, а живым. Со временем герои начинают казаться чудаками.

Майкл вздохнул.

— У Гильяно не было выбора, — сказал, он.

— Нам в этом отношении больше повезло, — сказал дон.

Таков был первый урок, полученный Майклом от отца, его он запомнил лучше всего. Это окрасит всю его дальнейшую жизнь, подтолкнет к страшным решениям, которые раньше ему и в голову бы не пришли. Это изменит его представление о чести и уменьшит преклонение перед героизмом. Это поможет ему выжить, но сделает несчастным. Ибо Майкл — в противоположность своему отцу — завидовал славе Гильяно.

Глава 29

Смерть Гильяно сломила дух народа Сицилии. Он был их героем, их щитом против богачей и аристократов, против «Друзей», против правительства христианских демократов в Риме. Как только Гильяно не стало, дон Кроче Мало поставил Сицилию под пресс для оливкового масла и выжал из нее огромное состояние, забравшись в карман равно богатым и бедным. Когда правительство попыталось построить плотину, чтобы дать людям дешевую воду, дон Кроче распорядился взорвать машины, привезенные для строительства. Ведь все источники воды на Сицилии контролировались им — не в его это было интересах, чтобы строили плотины, которые дали бы людям дешевую воду. Когда начался послевоенный бум в строительстве, дон Кроче, получая информацию изнутри и умело ведя переговоры, скупал по дешевке наилучшие участки, а затем продавал их втридорога. Он взял под свою личную защиту весь бизнес на Сицилии. Нельзя было продать артишок на рынке Палермо, не заплатив дону Кроче несколько чентезимо; богачи не могли купить драгоценности своим женам или скаковых лошадей своим сыновьям, не застраховав их у дона Кроче. Правя твердой рукой, он в корне уничтожал все нелепые надежды крестьян на то, что им удастся получить во владение необрабатываемые земли, принадлежащие принцу Оллорто. Попав под тройной пресс — дона Кроче, аристократов и римского правительства, — сицилийцы перестали даже надеяться, что в будущем им станет лучше.

За два года, прошедшие после смерти Гильяно, пятьсот тысяч сицилийцев, главным образом молодых мужчин, уехали с острова. Они отправились в Англию и стали там садовниками, мороженщиками, официантами в ресторанах. Они отправились в Германию и взялись там за самую тяжелую работу; отправились в Швейцарию, где до блеска начищали страну и собирали на заводах часы с кукушкой. Они отправились во Францию и стали там кухонными мужиками и уборщиками в универсальных магазинах. Они отправились в Бразилию прорубать просеки в джунглях. Некоторые поехали в холодную Скандинавию. Ну а нескольких Клеменца забрал в Соединенные Штаты служить семейству Корлеоне. Эти считались счастливчиками. А Сицилия превратилась в страну стариков, малых детей и женщин, овдовевших по милости экономической вендетты. Каменные деревенские дома не поставляли больше рабочих рук для богатых имений, так что страдали и богачи. Процветал только дон Кроче.

Аспану Пишотта предстал перед судом за содеянные им преступления и был приговорен к пожизненному заключению в тюрьме Уччардоне. Но все понимали, что его помилуют. Волновало Пишотту лишь то, что его могут прикончить в тюрьме. Однако амнистия все не наступала. Тогда он послал записку дону Кроче: если его немедленно не помилуют, писал Пишотта, он расскажет о контактах, которые были у отряда с Треццой, и о том, как новый премьер-министр в сговоре с доном Кроче велел истребить собственных граждан у прохода Джинестры.

На другой день после того, как министр Трецца стал премьером Италии, Аспану Пишотта проснулся в восемь часов утра. У него была большая камера, в которой стояли растения в горшках и ширмы, украшенные им самим за время пребывания в тюрьме вышивкой. Яркие краски шелков, казалось, действовали на него успокаивающе, и он теперь часто вспоминал свое детство, как они дружили с Тури Гильяно, как любили друг друга.