Сицилия. Сладкий мед, горькие лимоны

Однако чудеса Энны описаны гораздо более талантливыми и образованными мужами, чем я, а потому, утолив свой эстетический голод, я вспомнил о принципе Бертона и почувствовал, что пора вознаградить свою физическую природу. И поспешил назад, к кафе «Италия».

Оно могло служить примером во всем. Элегантное, тихое, кафе мерцало и излучало неяркий свет. Обслуживали без лишних слов и вежливо. А такого ассортимента кондитерских изделий мне не доводилось видеть нигде: канноли всех размеров, рожки (круассаны), приправленные трюфелями, пирожки с фруктами, фруктовое печенье, кремовое печенье, бисквиты разных форм, пропитанные ликерами, лимончини, буше, пончики… Это была настоящая сокровищница вкуснейшей выпечки, сверкающей и манящей. Выбрав фисташковую булочку величиной с морского гребешка с жирной рифленой янтарно-желтой оболочкой, начиненную сладкой массой рикотта, смешанной с ореховой кроткой, я устроился на улице, там, где расположились группы французских и немецких туристов.

Поразительно, как бывшие завоеватели и оккупанты Сицилии возвращались, чтобы снова превратить ее в свою колонию. Я вспомнил слова Нанни Куччиара о том, что все покорители Сицилии в конце концов становились сицилийцами. Наступит ли момент, когда эти завоеватели перестанут серьезно изучать путеводители и планировать очередную атаку на историческую или культурную достопримечательность? Научатся ли они когда-нибудь вести непринужденные беседы так, как это делают окружающие их жители Энны? Будут ли они видеть в неспешности общения одну из целей своей поездки? А я смогу так? Если честно, страсть к разговорам ставила меня в затруднительное положение. Виноваты ли в том сами любители поболтать? Нет. Судя по всему, подобное бессмысленное занятие вступало в противоречие с моей пуританской этикой. Я считал это своим недостатком. Беседа — признак высокой социальной культуры.

Таково одно из многих противоречий, с которыми мне приходилось бороться. Ежедневно Сицилия рождала впечатления и переживания, которые бросали вызов упорядоченным представлениям, сформировавшимся у меня в результате того, что я вырос в Северной Европе. Время же на острове представлялось более гибким, чтобы не сказать — безграничным. Сицилийцы с одинаковым пылом принимали жизнелюбие и то, что я называл наследственным пессимизмом. Они говорили больше и сообщали тебе меньше, чем другие люди, с которыми доводилось встречаться. Впрочем, дело тут не столько в скрытности, сколько в том, что в их речи чувствовались такая осторожность, скрытые намеки и многозначительность, что порой она казалась закодированной. В известной мере так оно и было, и каждый раз, когда я думал, что смог отчасти разгадать новый для себя код, происходило нечто заставлявшее меня усомниться в выводе.

Кофе был ароматным и крепким, каким и должен быть сицилийский кофе.

* * *

Мне довелось познакомиться с «Трюфелевым меню» в парижском ресторане «Жамен», когда Жоэль Робюшон купался в славе. Я засиживался за столиком у Жоржа Бланка в Бонна и смаковал блюда, приготовленные Бернаром Луазо, когда он еще только мечтал о трех звездах «Мишлена». Я обсуждал достоинства изысканных блюд с Раймоном Бланком и Хестоном Блюменталем во время наших общих застолий. Я до сих пор помню вкус супа и фриттату [32]с черными трюфелями, которые я ел в «Ла-Бандиера» в Чивителла-Казанова (Абруццо), и вкус рагу косули с клецками в таверне «Де-ли-Кальдора» в деревушке Пасентро, недалеко от Сульмоны. Но не могу сказать, что получил от этих дивных кушаний больше удовольствия, чем от четырех блюд, поданных мне в станционном кафе в Вилларосе. Замечательная еда не только доставляет чувственное наслаждение, но и остается в памяти. Про тот обед это верно сполна.

То, что это было именно так, поистине невероятно. На вокзале Вилларосы, маленького городка вблизи Энны, я заметил рекламу Музея транспорта и рядом — буквально несколько слов о кафе, в котором подают блюда традиционной сицилийской кухни. Ничего выдающегося в этом объявлении не было, но, присмотревшись, я заметил стрелку, указывающую, где кафе находится, и, повинуясь внезапному порыву, решил зайти туда и подкрепиться тем, что Бог пошлет.

Станция казалась совершенно безлюдной. Об обещанном музее напоминали только несколько пожелтевших брошюр, прикрепленных внутри застекленной доски объявлений, но, присмотревшись повнимательней, я увидел двух мужчин, сидевших за одним из трех или четырех пластиковых столов на станционной платформе и дружелюбно болтавших.

— Найдется что-нибудь поесть? — спросил я, не ожидая в ответ ничего хорошего.

— Конечно, — кивнул один из них. — Все вы хотите кушать? Внутри, — махнул он рукой куда-то в конец платформы, — или здесь?

— Наверное, здесь, — решил я и сел за один из столиков на платформе.

Мужчина сразу же принес бумажную скатерть, пару стаканов, нож, вилку и ложку.

— Что желаете? Типичную здешнюю закуску — ветчину, сыр, оливки?

— Прекрасно.

— На первое могу предложить спагетти алла крабонара или пенне [33]с помидорным соусом, сальсиччу [34]и оливки.