Сицилийский специалист

— Ну, что вы! В этом отношении мне не на что жаловаться. Каждый день сюда приходит женщина по имени Хосефа, все убирает и моет. Она бы и готовила тоже, если бы я ей разрешил, но мне не очень нравится местная кухня. А я весь остаток жизни готов был бы есть куриную лапшу и бисквит с клубникой. Конечно, может, я так говорю только потому, что это мне недоступно. Если бы я попросил Хосефу купить мне на рынке картошки, то она наверняка купила бы сладкую картошку. Проблема с продуктами здесь неразрешима, так что я практически живу на одних яйцах. Все зависит от того, к чему вы привыкли с детства. Я сейчас кое-что вам покажу.

Морган открыл ящик стола, вытащил папку с газетными вырезками и протянул одну из них Марку. Это была его собственная фотография в возрасте пятнадцати лет. Он был в такой же форме, как и сейчас, и произносил речь по случаю своего поступления на подготовительный курс летной школы в Бетеле, штат Вермонт, в 1950 году.

— К концу следующего года я уже летал самостоятельно, — сказал Морган. Марк заметил, что на фотографии Морган был в очках.

— У вас по-прежнему неблагополучно со зрением?

— Нет. Все в порядке.

— Но вы носите контактные линзы, правда? Морган кивнул.

— Конечно ношу, именно это мена и выбило из седла. Можно сказать, бросило сюда, где я сижу… — Он поморщился, и тень обреченности пробежала по его бесстрастно-веселому мальчишескому липу. — Я был совершенно помешан на полетах. Так или иначе, а я должен был летать, но у всех компаний очень строгие правила насчет зрения. У меня же было крошечное отклонение, легко исправимое при помощи линз, но авиакомпании и слушать не хотели. Просто нелепо. Меня сочли годным для полетов на воздушных такси в Канаде — взлетаешь с воды и садишься на воду, причем надо уметь различить с воздуха тысячи озер. Никаких навигационных приборов, а от теории в подобных условиях мало проку.

С берега донесся лай: должно быть, собаки подрались из-за добычи; потом все стихло в снова наступила зловещая тишина. «Как он может это выносить? — думал Марк. — Я бы не продержался и недели».

— Каким образом вы лишились прав на полеты, Гарри?

— Возил на самолете порошок с Кубы, мистер Ричардс. Мне надо было что-то делать. В Канаде в октябре все замерзает, так что до мая приходится сидеть на земле. А на Кубе все было отлично, пока не пришли красные. Мы пользовались аэропортом Ранчо-Бойерос, где садятся обычные рейсовые самолеты, и летали оттуда во Флориду ниже радарного уровня. Все шло о'кей, надо было только держаться подальше от Ки-Уэст.

— Вы когда-нибудь слышали о человеке по фамилии Спина? Он занимался этим бизнесом.

— Нет, я ведь имел дело с мелкой сошкой. Я совершил около тридцати рейсов, а потом кто-то донес в ФБН. Люди, на которых я работал, должно быть, выложили кучу денег, потому что меня приговорили условно, но лишили права летать за незаконное пересечение границы.

— Значит, в США вы человек конченый.

— Я везде конченый — нигде на законных основаниях работы мне не дадут. После этого я нанялся в Мексике к некоему мистеру Уильямсону. Он вывозил из джунглей древние скульптуры и продавал их музеям и частным коллекционерам. Индейцы прорубили своими мачете летную полосу возле какого-то храма, который нашел мистер Уильямсон, а затем выжгли пни. И я прилетал туда за грузом. Весь фокус состоял в том, чтобы коснуться колесами самого начала полосы, потому что она была длиной всего ярдов тридцать-сорок, и если чуть проскочишь, то влетишь в кусты на противоположном конце. Потом я сидел и думал, как взлететь с двумя тоннами каменных идолов на борту и при этом не срезать верхушки деревьев. Да, мистер Ричардс, вот это были полеты. Я вкладывал в них все свое умение. — Он улыбнулся детской восторженной улыбкой. — Вот это были дни! Эта игра была мне по душе. Я бы и сейчас был там, если бы мексиканцы не поймали мистера Уильямсона. Он получил десять лет.

— А потом вы взялись за дело Гальдоса?

— У меня не было выбора. Приходилось соглашаться на все, что предлагали, а мистер Росси очень хорошо ко мне относился. Я должен сразу сказать, что это дело мне представили в ложном свете. Мне сказали, что Гальдос замешан в крупном воровстве и что по каким-то причинам его отказываются выдать. Откуда я мог знать, что они собираются его убить?

— Конечно, откуда вам было знать, Гарри? Сколько они вам за это заплатили?

— Не помню.

— Не шутите!

— Нет, правда, мистер Ричардс. Довольно много по моим понятиям, но не помню, сколько именно. Потом я летал в Гватемалу, и сколько я получил за это, тоже не помню. Мне не нужно много денег. Я считаю, что самое главное в жизни — найти способ для самовыражения. Наверно, все мы устроены одинаково. Сделать то, за что берешься, как можно лучше — вот что имеет для меня значение. Деньги — вещь второстепенная.

— За полет, о котором пойдет речь, предлагается сто тысяч, — с усмешкой произнес Марк. — Но, судя по вашему настроению, мне, наверно, и не следовало называть сумму — этим вас не соблазнишь.