Сюнну, предки гуннов, создатели первой степной империи

«Приманку для желудка» Цзя И трактовал в широком смысле. По мысли сановника, сюнну, прибывшие к императорскому двору, должны были получить множество материальных благ, от «высокой залы и отдельного флигеля» до «боевой колесницы в личном хранении». Входили в эту «приманку» и рабы с рабынями, и домашний скот, и хорошая кухня.

И наконец, «пятая приманка» должна была «навести порчу» на сюннуские сердца. Для этого императору надлежало воздействовать на них «родительской лаской», особое внимание оказывая сюннуским детям: «Известно, что старшие варвары-ху — грубые родители. Так пусть же Верховный [правитель] к младенцам-ху будет так же добр и любвеобилен, как к сыновьям своих высокопоставленных [подданных]». Цзя И рисует картину идиллических отношений императора с маленькими сюнну: «Верховный [правитель] милостиво изволит ласкать мальчиков-варваров, похлопывает их, играет с ними в кольцо. А когда подают жареное мясо, милостиво изволит кормить их. [Верховный правитель] снимает с себя великолепные одежды и лично одаривает их. [Когда] Верховный [правитель] встает, мальчики-варвары [находятся] кто сзади, кто спереди него». Присутствуют при этом и взрослые знатные варвары «в платье с казенной печатью на шнурке» — «им будет дозволено подносить вино». Устоять перед такими милостями, по мнению Цзя И, не сможет никто: «В целом государстве, кто увидит и услышит [это], широко раскроют глаза от изумления, возжелают [того же]. Люди засуетятся, забеспокоятся только о том, как бы не опоздать с прибытием к нам. Тем самым мы наведем порчу на их сердца. [Это еще] одна “приманка”».

Свое сочинение Цзя И заканчивает на оптимистической ноте: «Итак, привлечем, притянем к себе их уши, привлечем их глаза, привлечем их рты, привлечем их желудки. И они окажутся в четырех отношениях привлечены. А еще мы привлечем к себе их сердца. Так разве же мы не подчиним варваров-ху, не принудим их упасть [к нашим ногам]?! Это и называется “пять приманок”»^{222}.

Однако ни узорные платья, ни мясо в маринаде, ни флейты, ни «человек-кукла», ни «платье с казенной печатью на шнурке», ни игры «в кольцо» с императором не приносили желаемого результата. Сюнну действительно отнеслись к этим и прочим благам цивилизации с большим вниманием. Но они предпочитали пользоваться ими в родных степях, а не в императорском дворце. А военные набеги продолжали считать лучшим средством для получения этих благ.

Впрочем, известны отдельные примеры того, как сюннусцы, привлеченные императором, действительно оставались при его дворе и становились там не последними людьми. Но они теряли связь со своими соотечественниками и особого влияния на сюннуско-китайскую политику не оказывали. Например, Цзинь Миди, юный сын Сючу-вана, в результате сюннуских междоусобиц примерно в 120 году до н. э. оказался в Хань на положении раба. Вначале он был конюхом, но однажды попался на глаза императору У-ди и понравился ему — так началась его служебная карьера. Цзинь Миди служил У-ди до самой его смерти и прославился своей преданностью. По завещанию императора он был назначен в число сановников, помогавших его малолетнему наследнику, и руководил государственной канцелярией^{223}.

Но, несмотря на такие отдельные случаи, в течение по крайней мере трех веков китайцы так и не смогли найти приемлемой политики в отношениях с сюнну. С помощью подарков они покупали себе короткие периоды нестабильного мира (но не спокойствия, потому что мир этот мог быть нарушен в любой момент). Им приходилось держать огромную армию на границах, и это стоило им очень дорого (не говоря уже о том, что было не слишком результативно). Мы не знаем, во сколько обходилось китайской казне содержание гарнизонов во времена противостояния с сюнну, но известно, что в середине VIII века н. э., во времена могущества династии Тан, для оплаты пограничных войск одних только шелковых тканей выделялось ежегодно 10200000 кусков^{224}. Вероятно, эти цифры не слишком отличались от аналогичных показателей в годы китайско-сюннуских войн. Известно, что ханьским ткачихам для изготовления одного куска ткани требовалось около трех дней^{225}. Значит, для изготовления ткани, которая ежегодно шла в пограничные гарнизоны, постоянно работало более 80 тысяч женщин (или даже около ста тысяч, если учесть, что у них были выходные дни). Не говоря уже о том, что шелковые нити, с которыми имели дело ткачихи, сначала надо было получить, и в этом тоже было задействовано немало людей. А ведь гарнизонам требовался не только шелк, но и продовольствие, и деньги…