Сюрприз в рыжем портфеле (сборник)

— Допустим или на самом деле?

Федя резко повернулся и, сильно жестикулируя, как это делают вспыльчивые подростки, сказал:

— Ну что вы все ко мне пристали? В школе допрашивают, дома допрашивают…

— Умерь пыл. студент. Возьми себя в руки и скажи, что произошло.

Федя фыркнул и снова стал смотреть в окно. Но после некоторой паузы всё же ответил:

— Что произошло? Что произошло? А то, что Нолик сегодня мне двойку закатила. За Онегина.

В разговор вмешался Костя:

— Двойка за Онегина — это, конечно, нехорошо. А ты, Федя, по-честному, читал?

— Что?

— «Евгения Онегина»…

Федя снова вспыхнул:

— Конечно, читал. Но лучше бы, если бы не читал. Тогда бы я не стал с ней сморить.

— А ты любишь литературу?

— Книги — да, литературу — нет…

— Это какую же литературу?

— Школьный предмет.

— Ага, понятно, — сказал Костя. — А о чём же ты спорил с учительницей?

— Я сказал, что Онегин человек исключительный, а она говорит: «Неправильно, — типичный. Типичный русский дворянин!» Я сказал, что Онегин был образованный человек, а она отвечает: «Нет, его обучали всему шутя»… Тогда я говорю, что если так, то и сам Пушкин был малообразованный: «Мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь». Кто — мы? Значит, и себя Пушкин причислял ко всем?

— Ну, и что Нолик сказала?

— Нолик? Она стучала карандашом по столу, требовала, чтобы я всегда говорил только то, что она на уроке рассказывает…

Сестре стало жаль брата, и она попыталась его успокоить:

— Хватит расстраиваться. Дело не поправишь. Лучше отдохни.

— А как и отдохну, если завтра у нас сочинение будет? И опять об Онегине…

— Об Онегине? — оживился Костя. — И думал, о ком-нибудь ещё. А об Онегине, Федя, я тебе написать могу. Прямо сейчас, а ты заучишь. Верная пятёрка будет, Вера, Федя, ручку и бумагу.

Федя неуверенно шил ручку и стал ждать, но совсем понимая предложение Ромашкина. А тот сосредоточенно уставился в потолок и начал диктовать:

— Онегин — это типичный тип русского дворянина начала XIX века. Его ярко описал А. С. Пушкин, который был типичным писателем того же времени. Онегин вёл жизнь, типичную для своего круга, к которому принадлежали дворяне, которые были против народа, который их ненавидел за эксплуатацию, против которой всегда выступал А. С. Пушкин…

Костя перевёл дух. Люся Мила сказала:

— К чему эта дикость?

Костя развёл руками:

— Какая дикость? Здесь всё насмерть правильно, Федя, я продолжаю… Онегина учили гувернёры, так что серьёзного образования он не имел (не говоря о политехническом), образование в то время не было поставлено так, как сейчас, а совсем по-другому. Пушкин писал: «Мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь», Ах, если бы он учился в наше время!

Костя остановился, подумал и сказал сам себе:

— Вроде всё как надо… И ни к чему не придерёшься… Диктую дальше: в лице Онегина Пушкин развенчал русское бытовое проявление байронизма, который был тогда в моде, которую придумал Байрон, который всем известен как поэт, который… Пушкин показал всю внутреннюю пустоту и несостоятельность образа Онегина.

Когда Костя закончил диктовать сочинение, Люся Мила снова возмутилась:

— Но ведь это же всё-таки, извини меня…

— …глупость, — заранее согласился Костя.

— Тогда для чего она?

— Для пользы дела, Люсенька.

Люся пожала плечами.

— Эксперимент, дорогая. Посмотрим, как всё это поймёт Нолик…

Люся-Мила проводила Костю до дверей.

— Завтра зайдёшь за мной? Отсюда поедем?

— Да, — сказал Костя, но тут же спохватился: — Совсем забыл. Завтра же воскресенье, я в «Глобусе». Придумываем новую программу.

— Какую?

— Милочка, это секрет. Клубная тайна. Решим так: если я в «Глобусе» задержусь, то ты приезжай к шести на угол Первой Встречной.

VI. В царстве крахмальных накидок Менделеев и менделисты Что такое «термоизолировать ноги»?

Дом Оглоблиной находился в тихом зелёном переулке, недалеко от Первой Встречной.

От калитки через небольшой садик к крыльцу шла дорожка, обрамлённая пионами.

На крыльце справа и слева от дверей, как львы у дворцовых подъездов, лежали два рыжих кота.

Хозяйка встретила гостей традиционным торжественным визгом:

— А-а-а-а! Проходите!

Костя и Люся-Мила сделали несколько шагов и оказались в царстве фикусов, крахмальных накидок, ковриков и настенных фотографий. Посредине комнаты хрусталём и винными бутылками мерцал праздничный стол.

— Садитесь, отдыхайте, — пригласила Оглоблина. — Могу дать посмотреть альбом. Тут некоторые товарищи запаздывают. Пришли пока только Свинцовские.

Из соседней комнаты послышался густой баритон:

— Да-да… э-э-э… Мы здесь. — И вслед за тем, слегка пригнувшись навстречу Люсе-Миле и Косте, вышел Свинцовский в неизменном белом кителе. — Доброго здоровья, — пророкотал он.

Потом показалась его жена Милица Георгиевна — высокая, худая, черноусая женщина.