Сюрприз в рыжем портфеле (сборник)

Мужчины любят худеньких и полных, тёмноволосых и русых, не чают души в шумных хохотушках и обожают тех женщин, что склонны к тихой лирической задумчивости. Влюбляются в энергичных, самостоятельных и лелеют-жалеют беззащитных. Преклоняются перед бойкими кокетками и млеют, находясь в обществе стеснительных, застенчивых. Теряют дар речи, познакомившись с большеглазыми, голубоглазыми, волоокими, и сохнут-худеют по косеньким. Поют серенады под окнами заносчивых гордячек и изнывают по женщинам просто душевным и доверчивым. Готовы выйти на кулачный бой с соперником, раз и навсегда отдав своё единственное неделимое рабоче-крестьянское сердце грациозной призёрше по танцам и пишут письма артериальной кровью тем, что совсем не танцуют да и ходят как уточки, чуть переваливаясь. Любят за темпераментность, за нежность, за томность, за осиную талию, за чёрные брови, за тонкие музыкальные пальцы, за мраморную, скульптурную шею, за цыганскую смуглость, а также за аристократическую бледность.

Поди разберись, за что любят.

Так или иначе, любовь существует.

И литературы без любви нет.

Любовными коллизиями сдабриваются даже такие специализированные вещи, как романы о сталеварении, нефтеперегонные сценарии, мелиоративные пьесы, газосварочные поэмы и азотно-туковые рассказы.

Поэтому весьма важно задуматься, как писать о любви.

И вот вы ломаете голову, изобретая самые различные ситуации.

Значит, так: юный Он и юная Она очень сильно любят друг друга, но их семьи, назовём их условно Монтекки и Капулетти, находятся во вражде… Было? Где-то уже было! Значит, не подходит. Или например: Он, очень чувствительный юноша, допустим Вертер, страдает… Опять было у кого-то. Или ещё: Она, замужняя женщина

Анна, имеющая сына Серёжу, полюбила… И этот сюжет некогда фигурировал.

Что же делать? Неужели нет новых? Новые есть.

Старый железнодорожный проводник рассказал мне однажды новеллу о любви.

… Шёл поезд, сибирский экспресс. В первом вагоне ехали муж и жена. Когда поезд, огибая Байкал, чуть поубавил ход, муж спрыгнул на насыпь и стал рвать дикие цветы, что росли тут же, на песчаном откосе. Пассажиры в волнении и трепете прильнули к окнам.

Собрав небольшой букетик, смельчак успел прыгнуть на подножку последнего вагона. (Дорогие мои оппоненты, знатоки железнодорожного транспорта, не ловите меня на технической неточности! Теперь так не прыгнешь, а тогда площадки не закрывались. Так что герой вполне мог прыгнуть на подножку.)

Он проходил по поезду из вагона в вагон, и ему аплодировали.

Несколько любопытных пассажиров пристроились вслед, за ним и шли в голову поезда. Их, видимо, интересовало: какая же она, если он ради неё совершил такой спортивный подвиг?

А она, простая, маленькая, худенькая женщина, приняв от мужа букетик, отложила его в сторону и, плача, приговаривала: «Сумасшедший, сумасшедший ты мой!»

Я охотно подарил бы вам этот документальный эпизод, я сообщил бы вам даже фамилию героя, но беда в том, что этот случай вам не пригодится.

Не пригодится потому, что факт не типичный и даже возмутительный. Положительный герой — и вдруг нарушил правила поведения пассажира! А положительный герой не имеет права нарушать какие бы то ни было правила, даже правила уличного движения.

Я уже не говорю о морально-этических.

На основании анализа ряда книг последних лет предлагаю несколько сокращённых вариантов любовных сцен, диалогов, монологов. При этом я сохраняю даже в отдельных случаях подлинные имена героев. Я с удовольствием процитировал бы целые куски из произведений наших современников, но эти куски заняли бы очень много страниц. Современники, к сожалению, коротко не пишут. Они не Флоберы и не аббаты Прево.

Любовь на производстве

— Есть же такая любовь, как, например, у Варвары Обыденковой! — восторженно сказала передовая Зоя отсталому Сашке Шмелькову.

— А какая это такая? — Сашка даже тихо свистнул от удивления.

— Она влюблена в одного поэта, который выступал у нас ещё в позапрошлый год. А он, поэт, об этом даже не знает. Варя от любви сама не своя, а выдаёт по две нормы. И в райком даже избрали. А ты, Сашка, сколько процентов можешь дать?

Сашка опять свистнул.

— Сто десять…

— Не буду я тебя любить за сто десять.

— Сто двадцать.

— Нет, — резко сказала Зоя и, повернувшись, пошла прочь.

— Зоя, Зоенька милая! Сто тридцать, сто сорок, сто пятьдесят! Любовь меня перевоспитала! — кричал ей вслед Сашка.

Зоя остановилась.

— Сто восемьдесят семь и пять десятых при полной сдаче металлолома и экономии обтирочного материала.

Сашка плакал от счастья, размазывая по лицу слёзы обтирочным материалом.

Станичная любовь

— Что-то ты стал задумчивым, серденько моё. Неужто влюбился? — спросила мать сына. — Аж сохнешь, кровиночка моя!

— Влюбился, мамо, врать не буду.

— Ах, сынку, перевыполним пересмотренные обязательства с учётом возросших возможностей — свадьбу сыграем! А кто же, если не секрет, зазнобушка твоя, лебедь белокрылая, калинушка-малинушка, рябинушка?

Тихо сопя над учебником, взятым из избы-читальни, сын стеснительно ответил:

— Агротехнику полюбил я, мамо.