— Так, так, хорошо! — подхватила Сусанна Сударченко. — Патриотический почин! Интеллигенция едет на стройки! Туда, где она нужна! По чьему призыву вы приехали?
— Это Костя меня позвал, — ответила Люся-Мила.
Сделав несколько заметок в блокноте, корреспондентка спросила:
— Вы муж и жена?
— Да.
— Кто по национальности?
— Я — русский. Жена — украинка.
— Прекрасно! — восхитилась Сударченко. — Дружба народов! Где вы жили?
— В Лесогорске.
— У вас была хорошая квартира?
— Нам давали, но мы не взяли.
— Тем более прелестно! Это же зримые черты коммунизма.
— Если бы в Лесогорске у нас была интересная работа, мы бы остались там, — сказал Ромашкин.
— Костя, ты, кажется, сегодня очень болтлив и говоришь лишнее.
— Лишнего не скажу. У среднего человека язык работает безостановочно тринадцатую часть жизни. Лимита не превышу.
— Откуда у вас такие оригинальные знания? — спросила Сударченко.
Ромашкин скромно, почти застенчиво ответил:
— Пополняю недостаток своего образования чтением отдела «Знаете ли вы?» в популярных журналах.
— Очень миленько! Растущий уровень! А все-таки скажите, что вас привлекло на эту стройку? Романтика? Масштабы? Вы знаете, я вычислила, что со времени ее начала самосвалы вывезли столько земли, что из нее можно было бы насыпать пирамиду Хеопса. А когда рудник вступит в строй, то он даст руды больше, чем…
Ромашкин перебил:
— Тралия, Валия, Трындия и Брындия, вместе взятые.
— Совершенно верно. Вы, вероятно, читали мои корреспонденции.
— Читал. Но прежде чем так многократно унижать Тралию и Валию, надо построить рудник. Тут работы, работы…
— Бесспорно! Но под руководством товарища Росомахина…
— Вы его хорошо знаете?
— Разумеется, — Сусанна Сударченко вдохновенно сверкнула стеклами очков. — Это руководитель высшего типа! И очень любит нас, журналистов.
К Актинии пришел Василий Типчак.
Широко раскрыл дверь, степенно шагнул сапогом через порог, рывком снял кепочку, остановился, сказал басовито:
— Здравствуйте, Актиния Никаноровна! Принимайте гостя!
Это был рослый чубатый парень с детским плутовским лицом.
Поздоровавшись, оп прошел к столу, достал из одного кармана вельветовой куртки «пузырек беленького», из другого — «флакон красненького», спросил:
— А Настя дома?
— Сейчас придет.
Костя и Люся-Мила сидели в своем закутке, отгороженном от общей комнаты матерчатой ширмой — «простыней на веревочке», как говорил Ромашкин.
Типчак скинул куртку, повесил ее на спинку стула.
— Уф, жара! Как жизнь, Актиния Никаноровна?
Актиния, сухонькая бабка в платочке горошком, засуетилась, собирая на стол. Она бегала по комнате, приговаривая скрипучим голосом:
— Жизнь, Вася? Ничего, ничего, ничего…
— А вы не бегайте, Актиния Никаноровна.
— Так уж привыкла: успевать надо. Вот и приходится все делать лётом, лётом…
Типчак был для нее желанным гостем. Актиния видела в нем будущего зятя. Молодой, веселый, в жизни опытный, хозяин отменный. И рука у него во всем мужская. Рано оставшись вдовой, Актиния всегда мечтала о мужской руке в своем доме. Баба ведь и гвоздь не так забьет, не говоря уже о том, что она ничего не понимает в перегоревших электрических пробках. А у настоящего мужчины, вроде Типчака, все ладится. За пять минут починил керогаз!
А Настя к Типчаку равнодушна. Так, может, раз когда улыбнется, слушая его необыкновенные рассказы о том, где он жил и что видел. Глупая она еще, Настя. За такого крепкого мужика только держаться. С ним нигде не пропадешь. Надо дровишек — привезет, крышу покрыть — толя раздобудет. И денег много не спросит. Не то что Петрович. Тот притащит с холодильника мясо или рыбу — все цену набить старается. А ей-то, Актинии, от продажи мяса и пирожков тоже что-то должно остаться… Вроде Петровича и другой сосед Актинии — Михаев. Скареда. И куда ему столько денег! Каждый день из пекарни полные карманы муки уносит. И какие карманы! В них по три кило входит… Жена ему специальную куртку сшила.
В свои коммерческие дела с Типчаком, Петровичем и Михаевым Актиния Настю не посвящала. Спросит иногда дочь, откуда, мол, у нас мясо, Актиния скажет:
— А помнишь, теленочка прирезали? Вот мясо до сих пор и тянется. Уметь надо, Настенька, домашнее хозяйство вести.
…— Так хорошо, значит, живем, Актиния Никаноровна? — в который раз спрашивал Типчак.
— Хорошо, хорошо. Кости только болят. К непогоде, наверно.
— Дождь будет?
— Конечно, дождь. Все про то говорит. И собаки землю роют, и куры ощипываются, и воробьи в песке валяются.
— Интересно. Не знал, ежели воробьи валяются… Давайте-ка по рюмочке, Актиния Никаноровна!
— Что-то вы торопитесь, Вася. Я уж вижу: пили сегодня.
— Петровича встретил. Кстати, он говорит: за мясо Актиния задолжала.
— Тсс! — просвистела Актиния, указав на ширму. — Там квартиранты.
Захмелевший: Типчак на ее слова внимания не обратил и продолжал говорить о Петровиче. Так Ромашкин и Люся-Мила стали невольными свидетелями весьма познавательной для них беседы.