Все окружили Михаила и стали с ним целоваться. Его целовали и лупили, хватали за костюм (Какие ткани, ребята! Мишка-золотишник приехал!). Кто-то совал рюмку. Михаил опомнился, когда поцеловал совершенно незнакомую девушку.
- А это, между прочим, моя жена Инна, - растерянно сказал Сашка Зеленин.
- Что ты говоришь! И тем не менее! - закричал Михаил, оттолкнув локтем Сашку и еще раз поцеловал его жену. Кругом загрохотали. Сомнений не было - приехал тот самый Мишка, которого все помнили и любили.
Сначала все пошло по-старому. Кто-то танцевал. Кокнули пару пластинок. Изнемогая, острил Кирилл. Борька, как всегда, сразу "накирялся", и аквалангистка вывела его на балкон.
"Ясно, они муж и жена", - с некоторым раздражением подумал Михаил, снял пиджак и сделал стойку на руках, а потом обратное сальто. Он сделал это для того, чтобы показать, что он тот же самый, кого все знают и любят, молодой, свободный, неженатый... Но почему-то ему стало после этого неловко. Он надел пиджак и отыскал взглядом Сашину жену Инну. Та улыбнулась ему так, как улыбаются детям.
И только за столом стало выясняться, что вечер не получился. То есть это был оживленный, веселый вечер, много музыки, много вина, остроты сыпались и новые анекдоты, и уже зашумело в голове, но - это был не тот вечер. И в промежутках между общим смехом Михаил слышал со всех сторон разное.
Л ю д а: А где ее достанешь, хорошую? Нет, Миша, извини, мне нельзя ни капли.
Т а н я: Подождала бы ты полгода, я бы тебе отдала Ванькину коляску.
З е л е н и н: Мы сейчас работаем с аппаратом "сердце-легкие".
А к в а л а н г и с т к а (тихо): Постыдился бы, вести себя не умеешь. Посмей только. (Громко.) Клара, вы все-таки решили купить эту финскую спальню?
К и р и л л: Книжка выходит в начале следующего года. Обещают приличный тираж.
А Глеб почему-то сидит чужаком и рассеянно слушает Сашку.
- Глеб! - крикнул ему Михаил. - Твое здоровье! - И приподнял рюмку. Глеб улыбнулся застенчивой и рассеянной улыбкой - прежний Глеб.
- Почитаешь что-нибудь новое? - спросил Михаил.
Глеб покачал головой так, что можно было больше не упрашивать. Это было выше понимания: раньше после трех рюмок Глеба нельзя было удержать - читал и читал.
- Туго было на Севере, Миша? - спросил Сашка Зеленин.
"Вот кого я люблю, - подумал Михаил, - его и всех тех медиков".
- Тише, друзья! - крикнул Кирилл. - Сейчас нам Мишка будет рассказывать о Севере. Расскажи нам, Миша, про медвежье мясо, про торосы, про самородки, про бандитов и про чистый спирт.
Все зашумели.
- Расскажи нам про мясо!
"Спешу и падаю", - подумал Михаил и сказал басом:
- Мясо. Дайте мне колбасы.
Наш, наш прежний, добрый, старый Мишка.
- Спирт. Налейте мне коньяку.
Тот, тот самый, молодой, веселый, неженатый...
Вечер не получился. После ужина это стало особенно ясно. Общество разбилось на кучки, и везде разговаривали о диссертациях, или о книгах, или о картинах, о финской мебели, об уходе за новорожденными и о жилищной проблеме. А когда подходил Михаил, разговор прерывался и говорили:
- Майкл, расскажи нам о мясе.
- О золоте.
- О торосах.
- О бандитах.
- О спирте.
И заранее смеялись. А потом все вроде пошло хорошо. Кирилл сел к пианино, пели "Через тумбу" и "Чаттанугу", "Наши зубы остры", "Шар голубой", "Безобразия".
- Пойдем, старик, потолкуем, - сказал Кирилл и повел Михаила на балкон.
Черный контур города на фоне бледно-зеленого неба напоминал горную цепь. А огоньки окон там словно горные аулы. Внизу, прямо под балконом, дико заскрежетал трамвай. Он шел с островов и был полон молодежи.
"О трамвай! Я люблю тебя за то, что у тебя нет пневматических дверей. Таких, как ты, мало осталось".
- Тебе немного не по себе, - сказал Кирилл, - я вижу. Как ни говори, а оторвался ты от всего этого. Правда?
"Ты везешь мою любовь, старая колымага. Тащишь ее с островов, откуда уходят яхты, где байдарки уложены на берегу словно сигары, где шумит асфальтированный лес, где урчит и рявкает стадион, тащишь через весь город мимо темных домов, каждый из которых словно целая поэма, тянешь ее над Невой, малыш, такой самоуверенный и гордый, будто не можешь свалиться в воду, и бочком вокруг центра тащишь ее все дальше, в дымную и шумную страну окраин".
- Пора, старик, нам перемениться. Все это прекрасно, наша юность. Приятно вспомнить прошлое, но ведь нам уже двадцать шесть лет...
"Ты деловой и рассеянный - вон ты что-то рассыпал. Кучу серебра и фосфора. Или это ты приветствуешь меня на прощанье? Ты такой, такой, такой... Я могу заплакать из-за тебя, носильщик моей любви, потому что не видел тебя три года, потому что я выпил лишнего сегодня".
- ...да-да, старик, начинается наше время. Мы в таком возрасте, когда надо выходить на активные позиции жизни. И сейчас особенно важна дружеская спайка.
- Это верно, - пробормотал Михаил. - Что верно, то верно.
Трамвай скрылся за углом. Уже появился со стороны островов новый, но это был другой трамвай. До Михаила дошло.
- Слушай, старик, - воскликнул он, - ты здорово сказал! Ты сформулировал то, о чем я последнее время думаю.
Кирилл довольно усмехнулся.