Сюзерен

И вот тут князь наконец понял, что происходит — Моренету украли!!! Моренету, Смуглянку… А это значит, что не только Каталония, но и вся испанская земля утратила свою сакральную силу, а короли Кастилии и Леона, Наварры, даже, казалось бы, верный союзник Жуан Португальский не считали для себя нужным защищать Арагон! Пусть, пусть его потреплют враги… и самим под это дело можно будет оторвать кусочек! Раньше-то стыдно было — все-таки имелась святыня, да и Альфонсо Арагонский, как ни крути, а родственник. Но раз уж он допустил подобное святотатство, раз сама Мадонна отвернулась от арагонцев… Сами и виноваты! Как говорят крестьяне — ага.

* * *

Егор проснулся в поту: хотя жизни его даже во сне ничего не угрожало, князь все же остро почувствовал подкрадывающуюся смерть. Флот! Флот! Нужно просить португальцев, пусть окажут помощь… но, во-первых, Дева! Не будет ее — и все просьбы могут оказаться напрасными, ибо Черная Мадонна, пожалуй, единственное, что сплачивало сейчас Испанию, если не считать родственных монарших уз… нигде и никогда не бывших препятствием к самым кровопролитным войнам. Кстати, если уж на то пошло, король Альфонсо спокойно может отдать Барселону маврам в обмен на помощь против того же Жуана или юного Хуана Кастильского, точней, против правящей от имени короля-мальчика своры.

Черная Мадонна! Моренета… Смуглянка… для каждого здесь человека — Своя.

— Что с вами, сеньор? — повернулась сидевшая у костра Аманда.

Сидела, конечно, не одна — дежурила вместе с Лупано, точнее, они вместе дежурили. Князь тому не препятствовал — давно уж имел на обоих планы.

Беглецы и воины из Террасы расположились на ночлег в устье небольшой пещеры, на полпути от преодоленного еще вечером перевала к монастырю — бенедиктинской обители, что уже виднелась внизу, в тусклом свете восходящего за горами солнца.

Как и обещал капитан Гильермо Ньеза, он провел всех кратчайшим путем. Кратчайшим и, что уж там говорить, опасным и трудным, даже сам Егор ни за что б не решился пройти здесь без проводника, в одиночку — кругом громоздились грозные скалы, шевелился в горных отрогах туман, узкие козьи тропы вились над бездонными пропастями… Аманда один раз сорвалась, хорошо Рыбина оказался рядом — бросился, не думая, схватил, удержал… Потом их вместе и вытащили. В кровь расцарапавшая живот девчонка держалась бодро, не дрожала, не ныла, да она вообще спокойно переносила все тяготы и лишения, не так, как российской доблестной армии солдаты, которым и год служить, и после обеда спать, и никаких кухонных нарядов, а вот поди ж ты, все от службы закосить норовят — как же, мамки-то рядом не будет! Кто «мальчику» сопельки вытрет, трусишки-носочки стирнет, сахарок в чае размешает? Никто, разве старшина только — к тому все, похоже, и идет.

— Черная Мадонна, — усевшись у костра, негромко промолвил князь. — Худой сон про нее привиделся.

— Что за сон?

— Не скажу. Рано вам еще. А вот к Мадонне — пора! И очень хотелось бы побыстрее.

— Скоро будем! — сказал подошедший капитан. — Во-он ту скалу — Лик Святой Девы — минуем, а там уж и рядом. Да к вечеру доберемся! — Гильермо приложил руку к уху: — Слышите — колокола!

— Это там уже?

— Да, в обители, где Моренета. На молитву братию созывают.

* * *

Юный Матиас, мальчик из хора, прямо-таки ворвался в келью, едва настоятель, отец Бенедикт (когда-то давно, в миру, — доблестный рыцарь Хавьер Серрано) отворил на заполошный стук дверь.

— Зачем так стучать, вьюнош? — строго прикрикнул аббат. — Неужто небо перевернулось? Или, может быть, сам Спаситель сошел с небес, и ты так спешишь, чтобы первым сообщить мне об этом?

— О святой отец… — Карие, широко распахнутые глаза мальчика сияли совсем недетской тревогой, соломенно-светлые волосы топорщились. — Мой брат Алехо, послушник, что…

— …что ночевал нынче в притворе у пещеры Святой Девы, — успокаивающе возложив руки на голову отрока, продолжил настоятель. — Я знаю, твой старший брат стремится поскорее принять постриг и любит коротать ночи близ притвора Смуглянки, ведь так?

— Так… — Матиас все же не успокаивался. — Но он мне сейчас не открыл!

— Ну, не открыл… — отечески улыбнулся аббат. — Может, уснул — так ведь бывает.

— Да нет же, святой отец! — взвился мальчишка. — Алехо бы так никогда не сделал… Тем более — колокола, он же не мог их не слышать?! Может… может, его хватил удар?

— Ну-у-у, придумал — удар, — перекрестившись, отец Бенедикт поспешно накинул нарясник. — Сейчас вот заутреню отстоим и сходим в притвор, разберемся. Самолично с тобой спущусь — обещаю.

— Спасибо, святой отец! — просиял лицом мальчик. — Так я побегу? Нам же на заутрене петь, а брат Августин сами знаете, какой строгий, не любит, когда опаздывают.

— Беги, беги, сын мой.

Перекрестив мальчика, аббат вышел из кельи и, кивая на ходу монахам, направился в монастырскую церковь, где уже собралась в ожидании вся братия.

Облачившись в золоченые ризы, отец Бенедикт приступил к службе, как делал каждое утро на протяжении уже двадцати пяти лет…