Сиверсия

Хабаров знал, что самая сухая древесина – это сердцевина стоящего сухого дерева. Вот, чтобы такую древесину добыть, он, рискуя затеряться в уже начавшей свирепеть снежной буре, несмотря на мат и призывы Данилова к благоразумию, все-таки срубил и притащил к укрытию сухую березу. Нижний конец ее ствола спустили прямо в овраг, в укрытие, и сейчас, под аккомпанемент завывающей метели, Хабаров рубил сушину под нодью.

Каждое движение отдавалось болью во всем теле, голову рвало на части раскаленными клещами. Хабаров то и тело скрежетал зубами, сдерживая стоны, мат и желание все бросить.

«Мишаня без меня замерзнет… Одному ему не выжить, – то и дело думал Хабаров. – Господи, дай силы. Не для себя прошу. Для Мишани. Ждут ведь его. Семья…»

Превозмогая боль, он ободрал с заготовок бересту и принялся вырубать вдоль каждого бревна лоток, стараясь добраться до сухой сердцевины. Когда эта работа была окончена, Хабаров сложил бревна лотками друг к другу, а в зазор напихал вперемешку бересту и мелкие щепки. Нодья была готова. Теперь нужно было дождаться утра.

– Мишань, спички держи. Башка у меня сильно ломит. Если чего, утром, как пурга стихнет, подожжешь, погреешься.

Хабаров лег на лапник, тяжело дыша.

– Саня…

– Ждут тебя… И любят… Ты выживешь… – он остановился, переводя зашедшееся дыхание. – А меня ждать некому. Плохо это… Неправильно… В общем, жаль…

– Алина, подожди! Подожди, говорю! Куда тебя несет?!

Быстрым шагом Алина шла через служебный двор. Лавриков догнал ее, взял за плечи, попытался остановить. Она вырвалась.

– Ну, прости меня, идиота! Мне что, на колени встать?

Она смерила его холодным, равнодушным взглядом.

– Ты-то тут при чем? Вашему начальству только рабочая сила нужна. Чуть что, спишут не задумываясь!

После того, как руководство сочло целесообразным поиск пострадавших в аварии вертолета всецело поручить краевому управлению МЧС, Алина поняла, что ей больше незачем докучать Сомову. Она приняла решение самостоятельно лететь во Владивосток и уже там, с Княгининым, решать вопросы своего участия в поисках.

– Куда тебя несет?! – Лавриков взял ее за руку, остановил. – С Благовещенска погоды нет. Застрянешь в Благовещенске! Будешь на вокзале бомжевать! Там неделями люди вылета ждут! Там мороз за сорок! Сегодня ты не вылетишь. Завтра его найдут. Он будет здесь! Куда тебя несет?!

– Я пойду к руководству аэропорта, договорюсь с летчиками… Не знаю… Я сделаю что-нибудь! Но я улечу туда! И не смей, не смей меня останавливать!

Начальник пограничной заставы майор Василий Борисович Жамлин вот уже который раз изучал карту района поисков и свежераспечатанные, пришедшие факсом, карты погоды.

– Четырнадцатый квадрат… – Жамлин погладил пальцем карту. – Слушайте сюда, братцы-кролики, – он обвел угрюмым взглядом подчиненных. – Буря уходит к морю. Владивосток будет закрыт по погоде еще неизвестно на сколько. Воробьев и Осипов, возьмете вездеходы, шесть человек, кто поумнее, фельдшера, и – полный вперед! Выдвигаетесь сразу, как Мимино… Тьфу! – он смутился. – Прости, Ашот. Тихо! – он постучал ручкой по столу. – Выдвигаетесь сразу, как Мизандари совершит облет квадрата и доложит обстановку.

– Может, там сесть можно. Я сяду!

– Я те сяду! Один сел уже… – Жамлин бросил ручку на стол. – Теперь вот ищем! Слетаешь, уточнишь координаты и все. От нас этот квадрат – рукой подать. Вездеходами доберемся.

Дверь в кабинет со скрипом отворилась, и щупленький сержант положил перед Жамлиным свежую распечатку погоды со спутника.

– Ну, что? Хорошо. С рассветом можно будет лететь. Сейчас всем спать.

Запрокинув голову, Хабаров смотрел на звезды.

Небо было ясным, усеянным празднично начищенными бриллиантами звезд. Звезды казались неправдоподобно большими и яркими. Ни одного облака. Ветер прогнал пургу и стих, уснув в кронах кедров после ночных диких плясок.

Большая круглая луна заливала поляну ярким холодным светом. В лунном свете кедры отбрасывали причудливые тени, от чего поляна казалась расчерченной на косые линейки, как тетрадка первоклассника. То и дело потрескивал мороз, пронзая тишину резким, как выстрел, звуком.

Наступало утро.

– Не сидится-то тебе, таежник хренов! Ночью чуть Богу душу не отдал. Иди к костру! Намерзся! – кричал Хабарову Данилов.

Данилов сидел возле пышущей жаром нодьи и, после бессонной ночи, разомлев от тепла, клевал носом.

Дремать у костра на пару с Даниловым Хабаров не стал. Он знал, что в голову полезут невеселые мысли, убежать от которых можно было только применив терапию занятости. Он выбрал пару стоящих рядом кедровых сушин, сбил нижние ветки, обломал кустарник у подножья и, устроившись половчее, начал рубить.

Первую зарубку он сделал в полуметре от земли с той стороны, куда должно будет упасть дерево, затем углубил зарубку до половины толщины ствола. Топор был хорошо наточенным, топорище – удобным, и работа спорилась. Потом он нанес несколько ударов топором с противоположной стороны ствола, чуть выше первоначальной зарубки, подтолкнул ствол плечом, и подрубленный кедр, жалобно заскрипев, рухнул поперек поляны, подняв кроной облако снежной пыли.