Сивилла

Она точно знала, что за этим последует. Ее существование делало возможным выживание Сивиллы. Не раз случалось так, что Сивилла, ошеломленная вспышкой гнева, думала, что на ее долю будут выпадать лишь страдания, что она никогда не сможет совершить что-либо без вмешательства других «я». В такие моменты, вопрошая: «Что толку?» — Сивилла бывала близка к самоубийству. Принимая на себя управление этим гневом, Пегги Лу в полном смысле слова давала Сивилле возможность жить.

Но теперь, когда она собиралась полностью завладеть этим телом, перестать быть альтернативным «я» и стать «я» единственным, существование которого будет основано не только на гневе, — теперь все должно было перемениться. Сивилла не должна была жить.

Возбужденная предвкушением полной власти и сладким чувством мести Сивилле, Пегги Лу сознавала, что есть практические вопросы, требующие решения до того, как она начнет обустраивать свою новую жизнь. Все следовало тщательно спланировать, чтобы избежать розыска полицией или другими лицами, которые занимаются поисками пропавших людей.

Она заберет двести долларов, лежащие в ящике у Сивиллы в квартире, и немедленно покинет Нью-Йорк. Преследователи будут искать человека с документами на имя Сивиллы Дорсетт, консервативно одевающуюся школьную учительницу. Значит, Пегги Лу должна подобрать себе занятие, как можно более далекое от преподавания, и разодеться в самую яркую одежду, какую только удастся купить. Преследователи будут искать Сивиллу Дорсетт на севере и, возможно, на Среднем Западе. Значит, Пегги Лу отправится на юг.

Она повернула на 74-ю улицу и вдруг вспомнила, что до появления этих мыслей направлялась на встречу с доктором Уилбур. Пегги Лу решила сходить на сеанс. Ей хотелось в последний раз повидать доктора.

Приближаясь к офису доктора, Пегги Лу еще раз пересмотрела свои аргументы и повторила слова, которые собиралась произнести. Суть их сводилась к следующему: именно я позволяю Сивилле жить, а она для меня ничего не делает. Однако мысль о предстоящем расставании с доктором заставила Пегги Лу опечалиться.

Она подошла к зданию, в котором вот уже пять лет имела возможность свободно высказываться и самоутверждаться, и вспомнила один из снежных дней прошлой зимы, когда, пытаясь убежать от этого пугающего снега, она отправилась на Центральный вокзал, чтобы купить билет в какие-нибудь теплые края. Она пробыла на вокзале не так уж долго, когда возле нее вдруг оказалась доктор Уилбур.

Не зная о том, что во время пребывания на вокзале Сивилла на несколько минут «пришла в себя» и позвонила Тедди, а та позвонила доктору Уилбур, Пегги Лу не могла понять, как здесь очутилась доктор Уилбур. Едва заметив ее, Пегги Лу спросила:

— О, доктор Уилбур, откуда вы здесь?

Избегая прямого ответа, доктор сказала:

— Нам нужно отвезти тебя домой, в теплую постель.

И Пегги Лу, вместо того чтобы рассердиться на доктора за вмешательство в свои планы, прижалась к ней и пролепетала:

— Ах, доктор Уилбур, я так рада видеть вас.

Они вместе вышли из вокзала на стоянку такси, где Пегги стала дрожать от холода. Когда доктор укутала пациентку в свою норковую шубку, Пегги Лу еще продолжала дрожать, но теперь уже не от холода. Быть закутанной в норку оказалось необыкновенно приятно. И доктор Уилбур пообещала, что в один прекрасный день Пегги Лу получит в качестве сувенира рукав от этой норковой шубки.

Пегги Лу вошла в кабинет доктора со смешанными чувствами. Потом, внезапно ощутив себя беспомощной перед потоком ошеломивших ее эмоций, Пегги Лу рассказала доктору в мельчайших деталях о своем Великом Проекте Освобождения.

— Что я такого сделала, что ты хочешь бросить меня? — тихо спросила доктор.

В ответ Пегги Лу теснее прижалась к ней и сказала лишь:

— Ах, доктор Уилбур…

И движения и тон голоса были теми же, что и в тот далекий снежный день.

Теперь, когда Пегги Лу чувствовала себя словно в уютно раскачивающейся колыбели, ее решимость порвать с прошлым и начать свою собственную жизнь плавно перешла в пассивность. Излив свою страсть в устной декларации, Пегги Лу уже не нуждалась в реальных действиях.

Ванесса стояла перед зеркалом, в которое никогда не гляделась Сивилла. Тело, в котором жила Ванесса, было на ее вкус излишне стройным. Чуть побольше плоти, чуть побольше округлостей, чуть более пышная грудь — вот что она предпочла бы. Ее прекрасные темно-каштановые волосы, пылающие подобно ее страстям, были близки к идеалу. Ей хотелось бы приобрести новую одежду, шикарную и соблазнительную, в которой она могла бы выходить в свет. Как ей надоела эта вуаль, отгораживающая ее от мира! Она, да и все остальные, были вынуждены смотреть на мир будто сквозь дымовую завесу.