Сивилла

Осенью 1959 года доктор Уилбур убедилась в том, что анализ Дорсетт заходит в тупик. Улучшение шло медленно, а сопротивление оставалось сильным. Сивилла демонстрировала симптомы отчетливого улучшения в течение более или менее длительного времени, а затем одно из альтернативных «я» соскальзывало в депрессию, конфликт, травму, начинало испытывать страхи, стремиться к саморазрушению. От этого страдало лечение в целом, а отдельные достижения сменялись неудачами. Одной из очевидных неудач стало то, что Сивилле пришлось бросить учебу — слишком плохо она себя чувствовала.

Необходимо было ускорить прогресс. Требовались новые подходы. Уверенность в этом росла с каждым днем.

Доктор Уилбур вновь перечитала отчеты о сеансах гипноза, которые доктор Мортон Принс проводил с Кристин Бошан, и проконсультировалась с коллегами по поводу случая Дорсетт. Общее мнение было таково: «Продолжайте действовать в том же духе, вы все делаете правильно». Коллеги советовали двигаться по накатанной дороге. Доктор Уилбур обнаружила, что ее желание быть пионером в своей области не находит поддержки.

Взвешивая серьезность проблем, с которыми столкнулись ее пациентка и она сама, доктор Уилбур поняла, что у нее наступил профессиональный кризис.

Ее убежденность в том, что в случае с Дорсетт наиболее подходящим методом является традиционный психоанализ, оставалась непоколебимой, однако она была готова экспериментировать — в той мере, в какой это не угрожало бы пациентке или лечению в целом. Доктор сознавала, что испытывает сильную привязанность к Сивилле, не только как к пациентке, но и как к человеку.

Не подлежало сомнению, что проявления расщепления личности и физические заболевания, которыми страдала Сивилла, порождены тяжелыми переживаниями детских лет и что эту ситуацию можно решительно изменить с помощью психоанализа.

Вопрос стоял так: может ли доктор Уилбур найти способ, позволяющий ускорить процесс интеграции? Опыты с пентоталом безусловно доказывали, что симптоматика, связанная с конкретными травмами и конфликтами, может исчезать и действительно исчезает, если травма обнаружена и конфликт продемонстрирован бодрствующему «я».

Доктор Уилбур знала, что повторное обращение к пентоталу слишком опасно из-за возможности привыкания к нему. Поэтому она стала искать другие средства.

Ее пациентка была истеричкой. Со времен Шарко и Фрейда известно, что истерики легко поддаются гипнозу. Доктор Уилбур решила, как минимум, исследовать потенциал этой методики. Перед тем как стать психоаналитиком, она с успехом использовала гипноз в работе с другими пациентами. Теперь пришло время провести эксперимент с гипнозом в рамках психоанализа. Она вновь была готова стать первооткрывателем.

В конце одного из томительных и бесплодных часовых сеансов доктор Уилбур мягко сказала:

— Сивилла, когда вы впервые пришли ко мне в Нью-Йорке, то попросили пообещать, что я не буду гипнотизировать вас. Я согласилась, но в то время мне еще не было известно, с какими сложностями придется столкнуться. Теперь я уверена, что гипноз мог бы помочь нам.

Сивилла тихо ответила:

— Я не возражаю.

Итак, путешествие к единству вошло в новую, интенсивную фазу. Теперь, погруженная в атмосферу уюта, царившую в кабинете доктора, убаюканная потоком гипнотических слов, Сивилла возвращалась назад в прошлое. Остальные «я» продвигались по оси времени и назад, и вперед, — вперед для того, чтобы постепенно сравняться с Сивиллой по возрасту. Доктор Уилбур была уверена, что интеграция осуществится проще, если все «я» окажутся одного и того же возраста. Само их существование свидетельствовало о связи с травмами прошлого и о незрелости в рамках тотальной личности. И то и другое делало интеграцию невозможной.

Естественной точкой отсчета стала двухлетняя Рути.

— Как дела? — спросила доктор во время одного из первых гипнотических сеансов. — У тебя все в порядке?

— Да.

— Ты меня помнишь?

— Да.

— Когда ты меня видела в последний раз?

— Коричневое кресло.

— Правильно. Ты раньше была здесь? Когда ты здесь была?

— Один день и еще один день.

— Да. И как выглядела эта комната?

— Кресло.

— Верно. А какого цвета здесь стены?

— Зеленые.

— Совершенно верно. Знаешь, Рути, тебе два года. Разве это хорошо? Ты хочешь, чтобы тебе было три года?

— Хочу.

— Через десять минут я скажу, что времени без пяти семь. До этого времени ты вырастешь на целый год. Все будет хорошо, Рути. Ты подрастешь, а позже все остальные тоже подрастут. Ты этого хочешь?

— Да. Тогда я смогу раскрашивать.

— Ты сможешь рисовать сколько хочешь, даже цветными карандашами и мелками. А можешь помогать рисовать Сивилле.

— Правда?

— Когда она будет рисовать, ты сможешь ей помогать.

— Да.

— Ты хотела бы делать еще что-нибудь?

— Все.

— Значит, ты будешь всем помогать делать все. А теперь ты начинаешь расти, расти, расти… Ты уже никогда не будешь такой маленькой. Когда тебе станет три года, ты немножко побудешь трехлетней, а потом опять начнешь расти. Я хочу, чтобы ты выбрала какой-нибудь хороший день для того, чтобы тебе исполнилось три года. День, который тебе нравится.

— Тетя Фэй.