Сивилла

   Мэри, которая не ощущала мать Сивиллы своей, всегда называла Хэтти мамой, имея в виду некое общее определение всякой женщины, которая старше по возрасту и которая несет ответственность за ребенка. Застирывая нижнее белье, чтобы Хэтти не узнала о случившемся, Мэри тянула время, беспокойно размышляя о своем странном состоянии.

   Когда пришла пора укладываться спать, вошла мать и сказала:

   – Давай-ка посмотрим твое белье.

   Мэри заколебалась.

   – Показывай сию же минуту, – потребовала Хэтти.

   Когда Мэри подчинилась требованию, Хэтти заметила:

   – Я так и думала. Такой у тебя настал возраст. Это просто ужасно. Наказание для женщин. Здесь болит? И там тоже, верно?

   И, проходясь по ключевым анатомическим точкам Мэри, Хэтти тыкала ее, акцентируя боль.

   – Это больное время, – приговаривала Хэтти, готовя для Мэри прокладки. – И бывает только у женщин. Не говори про это папе. – Потом Хэтти прошествовала из комнаты, бормоча: – Вот уж наказание для женщин. Хотелось бы мне, чтобы мужчины это испытали. Это им пошло бы на пользу, мужчинам!

   Мэри напугалась, поскольку мама сказала про «больное время». Болеть значило оставаться дома и не ходить в школу. Ходить в школу значило избавляться от присутствия Хэтти. А Мэри хотелось быть подальше от Хэтти. На следующий день мама объяснила, что девочки с этой болезнью все-таки ходят в школу. Итак, Мэри пошла в школу.

   Мэри и не подозревала, что случившееся с ней впервые уже случалось с Сивиллой два месяца подряд, причем без болей, и Хэтти об этом не узнала. В будущем Мэри, которая несла на себе бремя менструаций, переваливала эти боли на Сивиллу или на какое-нибудь другое «я», если оно подворачивалось во время менструального периода.

   Мэри продолжала время от времени появляться на протяжении всего шестого класса, но большей частью на первом плане оставалась Вики. В конце учебного года по дороге в школу появилась Сивилла с ощущением того, что Виктория из ее фантазий ведет ее туда. Возвращение это, однако, было не таким тревожным, как в пятом классе. Хотя Сивилла продолжала считать время «странным», она обнаружила, что это наваждение стало переноситься немного легче.

   Во время возвращения Сивиллы Мэри как раз рассказывала Вики про Денни Мартина.

   – Сивилла не знает, – сказала Мэри, – что, пока там была Пегги Лу, Денни ревновал ее к Билли Дентону. Пегги Лу не обращала никакого внимания на Денни, но наверняка лезла к Билли.

   – Да, – подтвердила Вики, – именно так она и делала. А Билли никак не мог понять после возвращения Сивиллы, почему девчонка Дорсеттов ведет себя так, будто не знает его.

   Мэри, интересовавшаяся поэзией, стала очень разговорчивой и сообщила Вики, что для Сивиллы могучее сердце мира часто кажется недвижимым и что в такие периоды мир для Сивиллы не имеет ни пущ приветливых, ни пажитей зеленеющих, а лишь поля забвения.

   – Сивилла называет это отсутствием всего. И нам это не очень льстит!

   В последующие месяцы Сивилла обнаружила, что впадает в провалы и вновь выплывает из них. Скрывая этот факт, она стала мастером импровизации, научилась безупречно притворяться, имитируя знание того, чего она не знает. К сожалению, от самой себя она не могла скрыть ощущения того, что где-то что-то потерялось. Не могла она скрыть и того ощущения, что не принадлежит ни к какому определенному месту и человеку. Почему-то ей казалось, что чем старше она становится, тем хуже идут дела. Она стала мысленно заниматься самоуничижением: «У меня есть причина быть такой худой – я недостойна занимать место».

   Весной дело обстояло плохо из-за бабушки. Теперь приближалось лето, а лето должно было стать плохим из-за Денни. Сидя на ступеньках крыльца или раскачиваясь на качелях, Сивилла вспоминала лето, которое привело к отъезду Денни.

     Бей, бей, бей

     В утесы седые, прибой!

     И где же друга рука

     И голос, что был со мной?

     Но умер тот сладостный день,

     И нет возврата в иной… —

   цитировала Мэри, перехватившая инициативу у Сивиллы.

   В конце весны 1935 года Сивилла столкнулась с новым страхом, который появился на почве переходного возраста. Страх этот концентрировался вокруг истерических симптомов, ставших частью ее тогда еще недиагностированной болезни. Истерия – grande hystérie или любая иная – это заболевание, проистекающее из эмоционального конфликта и в целом характеризуемое незрелостью, подчиненностью и использованием защитных механизмов не только диссоциации, но и конверсии. В классическом виде истерия проявляется физиологическими симптомами, поражающими мышцы или органы чувств. В процессе конверсии подсознательные импульсы превращаются в физиологические симптомы. Вместо сознательного переживания эмоциональный конфликт выражается физиологически.