Сивилла

   – Мэри, – мягко сказала доктор, – возможно, что-то помешало вашим попыткам. Возможно, попытки дадут результат, когда мы узнаем, что вам мешало.

   – Так что вы видите, – ответила Мэри, проигнорировав замечание доктора, – не всегда можно верить поэтам. Я никому не верю.

   – Вы верили бабушке?

   Мэри кивнула головой.

   – Вы верите своему отцу.

   – Да. – Это «да» было подчеркнуто голосом. – Он – почти совершенное человеческое существо.

   Стало ясно, что Мэри любит отца безгранично.

   – Вы, должно быть, верите мне, иначе вас бы здесь не было.

   – Ну, наверно, – сказала Мэри.

   – Так что же с этими попытками? – спросила доктор, возвращаясь к вопросу, от которого уклонилась Мэри. – Как вы считаете, мы сможем обнаружить то, что обрекает эти попытки на неудачу?

   – Здесь подходит слово «возможность», – ответила Мэри. – Мы должны создать себе максимум возможностей. Мы все хотим, чтобы Сивилла это сделала.

   Это прозвучало как эхо с долин, окружавших Уиллоу-Корнерс.

   – Ну же, Мэри, – настаивала доктор, – вы все-таки не ответили на мой вопрос.

   – Подобно садовнику, – медленно ответила Мэри, – мы должны выдернуть сорняк и уничтожить его.

   – Совершенно верно, – согласилась с ней доктор, – но что же это за сорняк?

   – «И потому мертва душа, что дремлет, – невпопад процитировала Мэри, – и все вокруг не то, чем кажется сначала».

   Мэри продолжала уклоняться. В какой-то момент, когда она заговорила о необходимости выдернуть сорняк, доктор подумала, что она стоит на пороге открытия причины, вызвавшей первоначальную травму. Но применив поэзию как маску, за которой можно спрятаться, Мэри продолжала скрывать суть травмы. Тем не менее у доктора складывалось отчетливое впечатление, что Мэри, с ее вдумчивостью и созерцательностью, и в самом деле до какой-то степени знает правду об этой травме. Доктору, кроме того, стало ясно, что Мэри, хотя она и печальна, и грустна, и разрываема религиозными конфликтами, все же ищет позитивное решение проблем, угнетающих Сивиллу и ее многочисленные «я». Было заметно, что у Мэри есть искреннее желание уничтожить этот скрытый сорняк.

   Их час завершился. Доктор Уилбур проводила свою новую пациентку к двери.

   – Вы знаете «Эгоиста» Сары Феллз? – спросила Мэри. – Сивилла и я любили это стихотворение, когда были маленькими девочками. Вот как оно звучит:

     В эгоцентрическом круге

     Без устали ходит по кругу.

     Да, не напрасно гордится

     Эгоист самим собой.

     Ведь впрямь, кто еще умудрится

     И центром быть, и кривой?

   Доктор подумала: интересно, кто здесь на периферии, а кто – в центре? Находится ли в этом центре Сивилла или кто-то из этих других?

   Поиски этого центра еще более осложнились в связи с прибытием на следующий день двух других «я», с которыми доктор Уилбур до сих пор была незнакома. С того самого момента, как Вики представила этих новичков, кабинет оживился. У доктора появилась такая масса впечатлений, что, глядя на женщину, сидевшую возле нее, которая в данный момент была одновременно Марсией Линн и Ванессой Гейл Дорсетт, она, считавшая себя уже привыкшей к сюрпризам, которые подбрасывало ей расщепление личности, не могла сдержать изумление по поводу такого одновременного обладания одним телом. Не могла удержаться доктор и от предположений относительно того, как много различных персонажей может одновременно процветать в хрупкой фигурке Сивиллы Дорсетт. Сама мысль об этом уже была причудлива, так как речь шла не о совместном обитании в одном пространстве, но о совместном бытии в широком смысле этого слова.

   Те немногие сведения, которыми располагала доктор Уилбур о Марсии и Ванессе, она почерпнула у Вики. «Марсия, – говорила Вики, – чувствует то же самое, что Сивилла, только более интенсивно. Ванесса – это высокая рыжеволосая девушка, которая играет на пианино и полна joie de vivre [10 - Радости бытия (фр.).]. Во многом вкусы этой парочки совпадают, и они обожают действовать вместе».

   Однако после встречи с Марсией и Ванессой доктор узнала о них меньше, чем о Мэри.

   Поскольку тело одновременно занимали Марсия и Ванесса, доктор не понимала, как она сможет различать их. Но после первого же обмена любезностями она научилась отличать одну от другой по разнице в голосах, которые, хотя и звучали с британским акцентом, с той же дикцией, с использованием тех же стереотипов речи, имели отчетливую индивидуальность. Ванесса говорила сопрано, Марсия – альтом. Голос Ванессы был живым, ритмичным, а голос Марсии – мечтательным и задумчивым.

   Так же как в случае с Мэри, доктор начала разговор с вопроса:

   – Чем вам нравится заниматься, девушки?

   – Путешествовать, – ответила Марсия.

   – Посещать различные места, – сказала Ванесса. – Нам всегда интересно видеть разные новые места и делать новые вещи. Жизнь создана для того, чтобы жить.

   Потом Марсия и Ванесса рассказали о том, как им обеим нравятся аэропланы, большие города, театры, концерты, исторические места и покупка любимых книг.

   – У нас разные вкусы, – пояснила Марсия, – но больше всего нам с Ванессой нравится делать что-то, если мы делаем это вместе.