Сивилла

   Мать умерла. Кроме самой пациентки единственным свидетелем, который мог бы подтвердить результаты трехлетнего анализа, был отец. Поэтому в апреле 1957 года, после того как доктор еще раз бегло исследовала все имеющиеся данные об отношениях матери с дочерью, она решила обратиться к Уилларду Дорсетту. Сивилла попросила его приехать в Нью-Йорк.

   И доктор Уилбур и Сивилла были бы более спокойны за идею приглашения семидесятичетырехлетнего Уилларда Дорсетта в Нью-Йорк из Детройта, где он жил, удачно женившись во второй раз и продолжая работать, если бы речь шла не о суде человеческих эмоций, а о суде присяжных. Уиллард Дорсетт, чьи отношения и с дочерью и с доктором стали напряженными, мог, как они понимали, и не захотеть приезжать.

   Уиллард уже дал понять, что считает тридцатичетырехлетнюю Сивиллу достаточно взрослой и больше не нуждающейся в его поддержке, хотя, когда после двух лет пребывания в Нью-Йорке у нее кончились деньги, он согласился оплачивать ее расходы, чтобы она могла продолжить лечение. (Несмотря на то что она начала сеансы психоанализа без его ведома, через год она сообщила ему о них.)

   Доктор была склонна считать эту материальную поддержку выплатой долга, долга отца перед дочерью, которая путем анализа в буквальном смысле слова боролась за то, чтобы стать единым целым. Поддерживал он ее неохотно, от случая к случаю. Однако на данном этапе жизни у нее не было банковского счета, не было постоянной работы, а единственным источником существования являлся доход от редких продаж собственных картин, спорадического репетиторства и время от времени работы на неполную ставку инструктором трудотерапии в Уэстчестерской больнице. Обязанности Уилларда Дорсетта перед Сивиллой были также долгом отца, растранжирившего деньги дочери. Он продал пианино Сивиллы, мебель из ее спальни и несколько ее картин, не посоветовавшись с ней и не передав ей деньги, вырученные от продажи. Он даже заставил ее оплатить половину расходов, связанных с похоронами матери. Эта точка зрения доктора еще более укрепилась, когда однажды Уиллард забыл послать Сивилле ее ежемесячный чек – поступок еще более удручающий, если вспомнить, что такой эпизод уже имел место в тот период, когда Сивилла училась. То, что отец не послал ей деньги, в сочетании с категорическим запретом брать в долг, усвоенным с детства, вынудило ее жить пять недель на апельсинах и печенье – по две штуки в день.

   И нынешний, и прошлый эпизоды заставили Сивиллу почувствовать, что отец что-то делает для нее либо под внешним давлением, либо из чувства долга, но не потому, что искренне заботится о ней. Заметив ее подавленность, доктор Уилбур написала Уилларду Дорсетту, что его упущение причинило дочери страдание, которое она переносит довольно тяжело. Он ответил, что, будучи занятым человеком, не всегда может уследить за всякими мелочами. Не обеспокоило его и то, что доктор в настоящее время не получала платы за лечение. Вики прокомментировала его отношение так: «Доктор Уилбур – богатый врач с Парк-авеню. Перебьется».

   Уиллард Дорсетт образца 1957 года, написавший, что он слишком занят для того, чтобы беспокоиться о дочери, был явно тем же самым человеком, который в ходе анализа представал прикованным к своей чертежной доске, окруженным и изолированным звуками своих сверлильных станков. Эта изолированность, судя по всему, полностью подтверждалась следующим диалогом, возникшим в ходе анализа.

   – Вики, – спросила доктор, – неужели мистер Дорсетт никогда не замечал жестокости миссис Дорсетт по отношению к Сивилле?

   – Он мог спросить Сивиллу: «Что у тебя случилось с рукой?» – или еще с чем-нибудь, что было у нее повреждено, – ответила Вики, – а потом пожать плечами и просто уйти.

   Еще до того, как прошел достаточный срок для ответа на послание Сивиллы, она обнаружила в своем почтовом ящике письмо от отца. Боясь читать его в одиночестве, поскольку некоторые из его писем заставляли ее становиться кем-нибудь другим, как это определяла доктор, или «выключаться», как это определяла она сама, Сивилла дождалась прихода Тедди Ривз.

   В письме говорилось:

   Дорогая Сивилла,

   Фрида только что напомнила мне, что пора написать тебе письмо. Фрида становится все больше похожа на нас, Дорсеттов. Несколько раз она говорила мне, что довольна жизнью. Если бы меня спросили, я сказал бы, что она довольна тем, что живет самостоятельным человеком. Я рад видеть ее счастливой. Вчера мы получили твое поздравительное письмо. Мы всегда рады получить от тебя весточку. Надеюсь, этот семестр будет у тебя не слишком тяжелым и не слишком загруженным. Надеюсь, на экзаменах у тебя все будет о’кей. Ха!