Сизиф

В памяти лейтенанта всплыла картина недельной давности: бушующее пламя на фоне вечернего неба, чёрного от копоти и дыма, взрывающиеся ёмкости с горючим, искорёженное взрывом строение, пять минут назад ещё бывшее зданием бензоколонки, остовы дотла выгоревших машин, обуглившиеся трупы, вопли раненых, всеобщая паника и проклятия… Зрелище было настолько жутким, что несколько ночей кряду после трагедии лейтенант боялся уснуть: едва он закрывал глаза, как перед глазами воскресали видения того страшного дня.

При пожаре погиб его сосед по лестничной клетке, с которым он, коротая досуг, в своё время сыграл не одну сотню партий в шахматы.

— Барсуков, зафиксируй признание! — сухо распорядился побледневший лейтенант. — Что ещё? — Голос его, обращённый к задержанному, был резким, безжизненным, лишённым каких бы то ни было интонаций.

— Не могу… — всхлипнул человек в хитоне.

— Сможешь, — процедил лейтенант сквозь плотно стиснутые зубы. Смо-ожешь, мразь. Ну!

— Коммерсант, убитый тремя выстрелами в сердце…

Барсуков присвистнул: убийство известного в городе бизнесмена до сих пор оставалось нераскрытым.

— Трое кавказцев, растрелянные в упор во время заключения незаконной сделки… — безучастно продолжал человек в хитоне. — Главарь мафиозной группировки, погибший в автомобильной катастрофе…

Он ещё долго перечислял плоды своей страшной деятельности. Голос его звучал монотонно, едва слышно. Трое милиционеров, затаив дыхание, слушали леденящие душу признания.

— Это что же получается, а, лейтенант? — сказал Барсуков, когда задержанный замолчал. — Выходит, что все совершённые в городе за последние полгода убийства — на совести этого типа!

— Все, — с готовностью закивал человек в хитоне.

— Вот дерьмо! — снова выругался Гусев.

— Да кто ты такой, чёрт тебя побери?! — выкрикнул лейтенант, зло сверкнув глазами.

Из недр капюшона донёсся всё такой же монотонный безжизненный голос:

— Каин. Оноприенко. Чикотило. Марк Чепмэн. Сержант Вудс. Джек-потрошитель. Ли Освальд. Арджа…

На миг в помещении воцарилась тишина. Слышно было лишь тяжёлое дыхание троих блюстителей порядка.

Гусев грузно поднялся, не торопясь расправил ремень на форменных брюках, громко хрустнул суставами пальцев.

— Ну хватит, лейтенант. Мы достаточно наслушались этого ублюдка. Отдай его мне, всё остальное я сделаю сам.

— Погоди, Гусев, — жестом руки остановил подчинённого лейтенант. Разговор ещё не окончен. — Он прошёлся по комнате; лоб его прорезали глубокие морщины, свидетельствующие о серьёзной работе мысли. Наконец он остановился и в упор спросил у задержанного: — Зачем ты это делал?

Тот ответил не сразу.

— Так предначертано судьбой. Этим несчастным уготована смерть от руки убийцы — я взял на себя эту неблагодарную миссию. Не сделай этого я, это сделал бы другой.

— Другой? Какой ещё другой?

— Наёмный убийца. Я делал то, что должен был сделать он. Я — всего лишь орудие в деснице Божией.

— Но зачем? зачем?

— Я пришёл, чтобы спасти мир от греха. Я взял их грех на себя. Страшный грех человекоубийства.

— Дурдом какой-то, — пожал плечами Барсуков. — Лейтенант, ты что-нибудь понимаешь?

Лейтенант не ответил. Его взор был прикован к человеку в хитоне.

— Спаситель хренов… А ту девчонку, чья жизнь на твоей совести, ты тоже пришёл спасти?

— Я не властен над судьбой: она была обречена. По моим следам шёл настоящий убийца — тот, кому была поручена… эта чёрная работа. Я опередил его всего лишь на несколько минут… Нет, не её я пришёл спасти — а его.

Лейтенант криво усмехнулся и украсил кафельный пол густым плевком.

— Ну и как, спас? Убийцу-то?

— Спас… Грех этого преступления тяжким грузом лёг на плечи другого. Мои плечи.

— Но ведь ты убил её! Убил! — вскочил Барсуков, до хруста сжимая кулаки. — О ней-то ты подумал, ублюдок, а? О грехе заговорил, мразь, о спасении души, о миссии какой-то, а как же жизнь человеческая? Или она уже не в счёт, жизнь-то? Отвечай, сука!

Убитая девочка-подросток была одной из двух дочерей крупного городского финансиста; ходили слухи о его связях с местными преступными группировками и Барсукову, и двум его коллегам это было известно. Как знать, возможно, деятельность отца имеет какое-то отношение к смерти дочери…

Голос из-под капюшона зазвучал глухо, точно читая заученный урок:

— Жизнь земная преходяща, душа — вечна. Не о жизни земной печётся Господь наш, а о спасении души человеческой. О ней одной вся Его забота. Всё остальное — пыль, прах, суета сует.

— Бред какой-то, — пробормотал Барсуков и махнул рукой. — Делайте с ним что хотите. Я умываю руки.

— Не ты первый произносишь эти слова, — донёсся до блюстителей порядка тихий, едва слышный голос человека в хитоне.

— Я хочу увидеть его лицо, — заявил Гусев. — Лейтенант, прикажи ему снять капюшон. Слышишь, лейтенант? А потом отдай его мне.

— Верно, Гусь, пусть покажет своё лицо, — поддержал его Барсуков.

— Нет! — закричал вдруг убийца. — Не надо! Не делайте этого, молю вас!

— Снимай, — потребовал лейтенант. — И поживее!

— Видит Бог, я не хотел этого… — прошептал человек в хитоне.